вернулось.

– Только не взрывай самолет! – попросил я Лобыча.

– Что ж я, совсем дурак, что ли? – услышал я в ответ.

У мамы моей два кота – кот Бася черного цвета и кот Рыжий. Оба кастрированы, чтоб избежать греха.

С Баси я писал кота Себастьяна. Бася терпеть не может людей, и если его погладишь, то он это место обязательно полижет – шкуру тут пачкают всякие.

Бася понимает человеческую речь. Когда с ним говоришь, смотрит прямо в глаза. Если его похвалить: «Ой, какой ты, все-таки, красивый кот, Бася!» – он выгибает спину, поднимает хвост трубой и трется обо что-нибудь, а потом падает на спину и начинает выламываться, кататься. При этом он следит за тем, чтоб похвалы не заканчивались. Если замолчишь, подойдет и положит лапу тебе на руку – дай, продолжай.

Рыжего Бася терпит, хоть и считает балбесом. Рыжий лезет на руки, трется и мурлычит. Бася презрительно от всего этого отворачивается и уходит.

С ним можно поиграть в ловитки – он бегает по комнате и прячется, а если зазеваешься, то бросается и трогает тебя лапой.

Моя мама любит петь – это у нее от увлечения оперой.

Бася это пение не выносит – сразу же подходит и кусает за руку. Кусает он не больно – просто прихватывает зубами кожу и так держит.

С Рыжим они спят в обнимку. Прежде чем устроиться на ночь, Рыжий Басю вылизывает. Потом Бася лижет Рыжего, затем уже они и заваливаются спать.

Затевается новый проект. Рабочее название: «Ищу человека!»

Его как-то еще Диоген начинал.

Беру интервью у людей, которые в этой стране смогли что-то спасти, сохранить, построить или приумножить – промышленники, деятели культуры, врачи, спасатели. В общем, мне нужны люди дела. Потом мы их вставим в книжку.

На первое интервью поехал в Петрозаводск. Там, в окрестностях, есть такой городок – Кондопога. В нем – целлюлозно-бумажный комбинат – крупнейший производитель газетной бумаги. Руководит им Виталий Александрович Федермессер – его за глаза здесь называют «дедом». С «дедом» меня обещали познакомить, потому что так просто к нему не прорваться – много посетителей. Да и характер у «деда» еще тот – он уже пятнадцать лет отбивается – сначала от бандитов, потом от «московских товарищей», потом от партий, потом от их представителей – так что он вполне может сказать, что ему некогда.

Меня с ним должен познакомить Александр, который сначала меня представит своему другу Андрею, а тот представит «деду».

Едем мы на машине, а это от Питера шесть часов в одну сторону. Водитель Толик гонит со скоростью сто двадцать пять.

«А помедленнее нельзя?» – «Нельзя! Иначе будем ехать часов семь!» – то есть, езда с препятствиями, с обгонами, с выездом на встречную полосу.

Под самым Петрозаводском нас останавливает ГАИ. Каждая такая остановка – сто рублей.

ГАИ здесь стоит рядом с кладбищем, наверное, из уважения к мертвым.

Андрей руководит чем-то вроде медицинского центра реабилитации ветеранов различных войн. Симпатичный парень и центр у него выглядит лучше питерских заведений подобного рода и возит его пенсионер-водитель на «Жигулях». Этот на своей тарахтелке тоже держит больше ста километров в час.

«Дед» мне очень понравился – небольшого роста, седой, в глазах – ум и осторожность.

У него градообразующее предприятие. Так что на средства комбината он построил два крытых катка (хочет третий), два бассейна (хочет еще один), дворец спорта и всяких кружков. У него есть орган и регулярно проводятся вечера органной музыки.

Потом у него есть форелевое хозяйство, шестьсот коров, детский дом, откуда дети приходят к нему на комбинат работать и детям из многодетных семей он дает обеды, после спортивных тренировок. У него три тысячи детей, и которых две с половиной – в различных секциях. На нем – жилье, поликлиника (хочет купит томограф), молоко, мясо, овощи и фрукты.

«Дед» поставляет бумагу в Финляндию. Треть всех газет у финнов выходит на его бумаге. А еще он продает бумагу англичанам и американцам.

А еще он постоянно отбивает от наших налоговых органов, которые пристально за ним следят. Они следят, а он только посмеивается – пусть следят.

«Дед» одет в обычный костюм и никаких золотых часов у него нет.

У него другие ценности. Он хочет остаться в человеческой памяти.

Все, кто говорит о «деде» улыбаются. Это не купить.

На обратной дороге нас у кладбища опять останавливает ГАИ. Толик возмущен: «Я же ехал «шестьдесят»!» – «А там знак «сорок». Поедем, посмотрим?» – «Нет!» – эта остановка обошлась Толику в пятьдесят рублей. Хотели сто, но в этот раз Толик торговался.

Почему-то никто не сказал, что здесь есть жалящие водоросли. Они селятся на веревках с буйками, что огораживают пляж. Купающие обожают зацепиться за эти веревки и так висеть. На руках от них ожог, как от крапивы, рука немеет. Проходит через два дня.

И еще никто не сказал, что маленькие рыбки чувствуют ранку на колене и могут в нее вцепиться. Не очень больно, но они зубатые. Это оттого, что их здесь прикармливают. Видимо, из-за этого. Как правило, рыбы боятся человека, а здесь – нет. Подходят и смотрят. И вообще, насчет разумности рыб: человечество явно наделило их гораздо меньшим разумом, чем это есть на самом деле.

Они любопытны, но это нельзя назвать дружелюбием. Маленькие рыбки более агрессивны. Большие – ленивее.

Я познакомился с одной очень гордой рыбкой. Кажется, это маленькая спинорожка. Я нашел в воде длинный белый пластмассовый стакан с рваными краями. Обычно я убираю из воды все, что может поранить купающихся. Этот стакан плыл к берегу, и на него обязательно кто-нибудь наткнулся бы. Я взялся за него, чтоб оттащить к берегу, из стакана выплыла маленькая рыбка и направилась к моему лицу.

Рыбы точно знают, где у человека голова. Она сделала резкий бросок в лицо – не тронь мой дом.

Я оставил тогда стакан в покое, и спинорожка немедленно в него забралась.

Как только я опрокидывал стакан, рыбка из него вылетала, как только оставлял в покое, – она в него забиралась.

Его бы все равно прибило к берегу, поэтому я перевернул стакан и поймал спинорожку.

На берегу она вытаскивала из стакана мордочку, словно хотела узнать, почему так уменьшился мир.

Все мои попытки пристроить стакан на дне, придавив его камнем, не увенчались успехом. Я отнес его к скале. Там я выпустил спинорожку.

Турция.

С трапа самолета немедленно попадаешь на жаркие подушки окружающего воздуха. Только попал – и тебя еще сверху этими подушками забросали, а потом – багаж, автобус, серпантин дорог.

Горы здесь поросли соснами, а у моря финиковые пальмы разбросали свои нестриженые удилища.

У отеля растут бананы. Я подумал: на кого же похожи бананы? Они похожи на понурившихся от жары лошадей.

Через десять дней становится скучно. Думаю, так же скучно в раю на всем готовом.

Когда мне скучно, я от скуки могу чего-нибудь такое выкинуть.

И я выкинул. На обеде я увидел этого француза. В отеле французов довольно много, а этот – старый, с гипертрофированными мышцами борца. На шее у него было сразу две золотые цепочки, толщиной в мизинец, браслеты были и на запястьях.

Как только борцы перестают бороться, у них вылезают их былые травмы – это внушительное зрелище, бицепсы будто раздавлены в больших тисках.

Все спортсмены всегда с интересом рассматривают друг друга. Пока я смотрел на француза, он разглядывал меня.

Я поднял руку в приветствии – француз сделал то же самое.