– Товарищ комдив! Разрешите, я бульдозер достану?!

– Бульдозер?!! – переставал его драть комдив, – Какой бульдозер?!

– Ну, чтоб зону чистить…

– Что тебе для этого нужно? – говорил комдив быстро, так как он у нас быстро соображал.

– Нужно банку тушенки и вашу машину… Комдив у нас понимал все с полуслова, потому-то он у нас и был комдивом. Он вылезал из машины, брал у Неперечитайло чемодан с секретами и оставался ждать.

Неперечитайло садился на место комдива и уезжал за бульдозером. По дороге он заезжал на камбуз за тушенкой.

Через тридцать минут он снова появлялся на машине, а за машиной следовал бульдозер, нанятый за банку тушенки.

Наконец пришло для вас время узнать, что всех химиков на флоте называют «дустами».

За что, позвольте спросить?

Извольте: за то, что они травят народ!

Сидя на ПКЗ, я проводил с личным составом тренировку по включению в ПДУ – в портативно- дыхательное устройство, предназначенное для экстренной изоляции органов дыхания от отвратительного влияния внешней среды.

Первые ПДУ на флоте называли «противнодышащим устройством» – за то, что кислота пускового устройства ПДУ, которая должна была по идее стимулировать регенеративное вещество этого средства спасения на выдачу кислорода, иногда поступала сразу в глотку ожидающему этот кислород.

Я видел только одного человека, который продержался при этом более двух секунд. Это был наш старший лейтенант Уточкин, оперуполномоченный особого отдела.

Я его честно предупредил о том, что возможны сразу же после включения некоторые осложнения и что проявления терпеливости в этом конкретном случае с большим сомнением можно отнести к признакам воинской доблести.

– Жить захочешь – потерпишь! – сказал он мне. Против этого я не нашелся чем возразить; он включился и показал мне знаком, что все идет как по маслу. Когда все идет как по маслу, я обычно запускаю секундомер и, вперясь в него, снимаю норматив.

Через пять минут я оторвался от секундомера, посмотрел на испытуемого и заметил, что глаза у опера Уточкина чего-то лишились.

Прошло еще десять секунд, и Уточкин, чмокнув, откупорил рот. Изо рта у него повалил белый дым.

– Ну его на хер, – сказал опер Уточкин, взяв завершением фразы верхнее «си», – не могу больше!..

Наступило лето; жены уехали, и поселок опустел; период весенне-летнего кобелирования окончательно вступил в свои права, и по поселку светлыми ночами уже шлялись неприкаянные…

Ну кто на подлинном флоте работает летом? Летом никто не работает. Ну, разве что в поселке подобрать окурки и плевки, а так сидишь на пирсе с восточным безразличием: расслабление и вялость в членах; тупорылость и оскуднение в желаниях, в мыслях и в генах; апробация и культивирование поз…

И вдруг! Комиссия Министра Обороны! Вместе с главкомом!

Все вскочили, побежали, как со сна; озеро вычистили, дерн выложили, деревья там воткнули, бордюры и траву закрасили; лозунги, призывы, плакаты – понавесили; и на дома со стороны комиссии обратили особое внимание.

Комиссия на флоте – это время, когда все живые; не калеки, мечтают уйти в море.

– Когда и на чем они будут?!

– На вертолете через два часа.

– А вертолетную площадку довели до ума?!

– Довели…

– А люди там расставлены?!

– Так точно!

– Ну, тогда ждем сигнала…

Через два часа, не дождавшись сигнала:

– Ну?!

– Пока не ясно…

Ясно стало через десять минут:

– Все отставить, они будут катером!

– А-а-а-а!!!

И потом уже в диком вальсе:

– Фалрепные!.. Нужны фалрепные на фалы… От метр восемьдесят и выше!

– Что? Фалы?

– Что?!

– Фалы, говорю, от метр восемьдесят?!

– Нет, фалрепные! И еще нужен трап с ковром.

– Слышь! И еще нужен трап с ковром!

– И где он обитает?!

– А черт его знает, на ПКЗ где-то…

– И эту… как ее… тумбу под главкома не забудьте…

И тумбу под главкома. Чтоб он не спрыгнул с трапа, перебив ноги, а сошел, как подобает, сначала на тумбу, потом на пирс…

Все оказалось закрыто на замок: и трап, тумба, и ковры… и ключ вместе с заведующим утерян…

– Давайте ломайте!!! Давайте ломайте!!!

– Все ломайте!!!

Сломали все. Перевернули и нашли в самом дальнем углу.

Фу! Ну, теперь все!!!

Нет, не все: еще нужен оркестр, офицер в золоте и машина.

Секунда – и все это есть! Все есть, кроме фалрепных.

– Они ж только что были?!

Да, были. И их даже послали куда надо, но там старшим был молодой мичман, и их перехватили и отправили на свалку: там тоже надо было срочно убрать.

– А-а-а!!!..

Это кричит начальник штаба, затем он мечется по коридору и лично собирает где попало новых фалрепных. Он выстраивает штабную команду. На худой конец, и эти сойдут. Конец действительно худой. Самый мощный из них тянет на метр шестьдесят шесть сантиметров. Начш-таба нервничает – одного не хватает. Последним влетает в строй гном-самописец – полтора вершка! Начштаба не выдерживает – доконали: он хватает самописца за грудки так, что тот повисает безжизненно ножками, и орет ему:

– Па-че-му!!! Па-че-му та-кой ма-ле-нь-кий!!! Все! Встретили!

…И снова лето настало. Снова благодать разлилась. Солнце снова, и опять красота; расслабление, расслоение, растягивание членов и тупорылость поз…

Корабль получили осенью. Наш прекрасный корабль… Плавтюрьма!

Кто это сказал?! – Это никто не сказал. Это не у нас. Это у них. У англичан. В английском языке слово «confine» с одинаковым успехом обозначает и замкнутый объем подводной лодки, и тюрьму. И поэтому, когда по телевизору показывают, что колония малолетних преступников ходит теми же строями, в тех же ватниках и поет те же песни, я не верю своим собственным глазам и все время думаю, что тут чье-то недоразумение.

Конечно, есть отдельные неразумные, потерявшие терпение и кое-что из морали подводники, которые