Бернард Хопкинс воскликнул, обнимая мою мать:
— Полин, ты просто загляденье!
— Бернард! — польщенно отозвалась мать. — Адриан говорил, что ты пытался наложить на себя руки.
Хопкинс рассмеялся:
— Я впал в глубокий мрачняк, потому что у меня кончились сигареты. Пойдем найдем паб со столиками на улице, чтобы можно было курить, и я тебе все расскажу.
И они удалились рука об руку, оставив на меня магазин. Час спустя явился инспектор дорожной полиции и спросил, знаю ли я Полин Моул. Я ответил, что мою мать вызвали по срочному делу.
— Так это вы тот самый сын, который не в состоянии пройти пешком пару метров? — сообразил инспектор.
Пришлось подтвердить его догадку. К несчастью, в этот момент я стоял на верхней ступеньке стремянки, наводя порядок на полке с поэзией. Инспектор дал мне десять минут на то, чтобы переставить машину. Когда он ушел, я немедленно позвонил матери. Она сказала, что они с Бернардом сидят снаружи «Розы и короны» и только что заказали вторую порцию выпивки. Минуло десять минут, мать не возвращалась, и я опять ей позвонил.
— Мы как раз закусываем! — заявила мать и велела мне самому переставить машину. Я напомнил ей, что у меня нет автостраховки, на что она ответила: — Какой же ты
В трубке раздался странный хруст.
— Что это за звук? — встревожился я.
— Я ем маринованный лук, — объяснила мать.
Спустя несколько минут я увидел, как инспектор дорожной полиции прилепил квитанцию о штрафе на ветровое стекло «мазды». Матери придется раскошелиться на 60 фунтов, и это ей не по карману.
Она встала на опасный путь.
В больницу на «мазде». После терапии мать предложила заехать на фермерский рынок за свежими курами. Говорит, у нее такое чувство, что цивилизация, которую мы построили, вот-вот развалится. А я только сейчас понял, что мать вызвалась возить меня в больницу и обратно не совсем из бескорыстных побуждений. Я для нее — предлог вырваться из дома, развеяться, сбежать от домашней рутины и мужа- инвалида. Последнюю квитанцию о штрафе она выбросила в сточную канаву:
— Пойду в суд и буду биться с ними за каждый дюйм дорожного полотна.
Кур она так и не купила, куриная наружность ей не понравилась. Зато потратила семь с половиной фунтов на гигантский пирог со свининой.
Георгина вернулась с работы только в половине девятого. Когда она лежала в ванне, я заглянул в ее сумочку. Сам не знаю почему, но я просмотрел сообщения на ее телефоне. И обнаружил тридцать с лишним сообщений от Хьюго Фэрфакс-Лисетта. Как он смеет навязываться моей жене в нерабочее время, когда она дома, с семьей!
В постели перечел «Просто Уильяма»[59]. В три часа утра проснулся и крадучись, чтобы не разбудить Георгину, выбрался из спальни. На этот раз я исследовал ее сумку более тщательно: нашел чек на бутылку шампанского, спички из «Бон Ами» (ресторана в Лафборо, о котором я никогда не слыхивал), чек на поездку на такси на 19 с половиной фунтов и новую бутылочку с освежителем для рта. Теперь я знаю, что чувствовал Отелло.
Вернулся в кровать и долго смотрел на мою спящую Дездемону. Она была такой красивой в лунном свете, падавшем ей на лицо.
В половине восьмого позвонила Пандора. Спросила, согласен ли я сфотографироваться с ней в субботу в рамках новой правительственной стратегии по лечению рака.
Поинтересовался, откуда она звонит.
— Из Лондона, я сейчас в офисе. Раннему червяку продвижение по службе.
Когда мы закончили разговор, Георгина спросила:
— Чего хотела эта сука… кроме моего мужа?
Проявление ревности с ее стороны меня сильно порадовало.
Грейси закатила очередной скандал из-за школьной формы. Слава богу, мать, уже сидевшая в «мазде», нажала на клаксон, и я, торопливо схватив куртку, выбежал на улицу, предоставив Георгине разбираться с дочерью.
По дороге в больницу я спросил мать, не надо ли показать Грейси детскому психологу.
— Нет, — ответила мать, — но ее надо время от времени шлепать по попе.
— Я против избиения детей, — сказал я.
— Шлепки еще никому не причинили вреда.
— Ошибаешься, я — комок неврозов.
Мать уже чувствует себя в отделении лучевой терапии как дома. Когда я сказал ей об этом, она пожала плечами:
— А почему нет? Правительство постоянно твердит, что все это построено на мои налоги и отчисления. Значит, это и мой дом тоже.
Днем позвонил мистеру Карлтон-Хейесу по поводу закрытия магазина. Он уже назначил дату?
После продолжительного молчания босс ответил:
— Думаю, будет лучше сделать это в субботу.
В которую субботу, поинтересовался я.
Опять томительная пауза, и наконец:
— Разумнее всего остановиться на первой субботе после Рождества.
У меня было к нему много вопросов. Например, куда девать книги? Нужно ли сообщать о закрытии магазина городским властям? Должны ли мы договариваться об отключении электричества, газа и воды? Мне также хотелось знать, получу ли я компенсацию в связи с сокращением. И следует ли предупредить об увольнении Бернарда и Хайтиша? А также что мне теперь делать всю оставшуюся жизнь?
Однако я не задал ему ни единого из этих вопросов.
Грейси принесла письмо из школы.
