Гунан Хара Баатыр был такой герой, что мог семнадцать раз менять свое обличье. Прискакав к берегу озера и увидев на острове белую верблюдицу, он обернулся волком-трехлетком и побежал. Бежал, бежал, оборотился на бегу лисой-трехлеткой и побежал дальше. Потом обернулся трехлетним орлом и полетел через озеро, а подлетев ближе, опустился белым туманом, укротил белую верблюдицу и выдоил из ее вымени молока.

И были у Гунан Хара Баатыра жемчужные четки; девяносто девять жемчужин были разделены на них девятью особенно крупными. Вырвал он одну из крупных жемчужин и подарил ее верблюдице. И сказала она тогда:

— Будем друзьями! Приходи всегда на мой зов, а я всегда приду на твой! — На том они и расстались.

На обратном пути тот хан опять выслал за ним человека и позвал его к себе.

Гунан Хара Баатыр рассердился и сказал:

— Проклятый, неужто ты всегда торчишь помехой на пути человека! — но все-таки снова свернул к аилу хана, приехал, спешился и выпил чаю.

А жена того хана тем временем вылила молоко белой верблюдицы на землю. И прожгло оно в почве дыру глубиной в семьдесят саженей. Надоила ханша молока простой верблюдицы и налила в его дажыыр.

Вскоре уехал Гунан Хара Баатыр. Приехал к своей юрте, вскипятил молоко и дал его выпить матери.

Когда он смотрел, она делала вид, что пьет его, а когда он отворачивался, выливала молоко за пазуху.

А ночью, когда он спал, опять пришла его младшая сестра и стала искать у него вшей. Опять она ощупала его, но Гунан Хара Баатыр был упитанным, будто ничего и не случилось.

Проснувшись наутро, он увидел, что мать его здорова; она была на своем месте и хороша собой, как и прежде.

Гунан Хара Баатыр поехал, как всегда, охотиться на свою гору Сюмбер. Когда же он вечером возвратился домой, мать его снова была больна.

— Что с тобой, матушка? — спросил он, и она отвечала:

— Я опять больна, мой мальчик. Когда я как-то раньше болела так, твой отец достал мне легкое и сердце пары леопардов, живущих прямо на юг от нас, и этим он вылечил меня, сын мой.

На эти слова Гунан Хара Баатыр ответил:

— Всего-то! Ну что ж, я отправлюсь туда и привезу тебе и то и другое.

И на следующий день он опять снарядился в путь.

И опять посреди пути тот хан велел позвать его. «Что этому проклятому от меня надобно? Только ему и дела что задерживать людей на пути!»— подумал он, но все-таки подъехал к его юрте и спешился.

— Ах, сын мой, слишком уж ты прост! Эти леопарды так сильны! Уж сколько героев отправлялись за ними до тебя, да так и пропали. Никто еще не побеждал этих леопардов, мой мальчик! Ох, и трудно будет тебе, если ты все же туда отправишься! Даже если тебе повезет, вряд ли удастся сразу уложить их обоих, очень уж они опасны! — говорил ему хан.

Но Гунан Хара Баатыр продолжал свой путь, скакал да скакал, и вдруг на его пути встала высокая гора. Въехал он на вершину той горы, вынул свой белый шелковый платок ценою в сорок кобылиц, сложил его и протер им оба глаза — сначала справа налево, потом слева направо. И когда стал он вглядываться в даль, увидел он в камышах посреди большой реки четыре огонька.

«Фу ты, — подумалось ему, — что за странные огни?» Но, присмотревшись внимательнее, он понял, что это горят глаза пары леопардов.

Обернулся он тогда волком-трехлетком и побежал, побежал; потом обернулся лисой-трехлеткой и побежал дальше; потом обернулся трехлетней лаской и добежал до них.

Тут он обернулся бледным туманом и напал на них. Взял у них легкое и сердце, оторвал от своих четок с девяноста девятью маленькими и девятью большими жемчужинами еще одну большую жемчужину, дал ее леопардам и поклялся им в дружбе.

— Я всегда приду на ваш зов! И на мой зов всегда приходите! — сказал он и отправился домой.

На обратном пути тот хан снова велел позвать его в гости. И опять он рассердился, но все же спешился у той юрты. Пока он сидел с ним и пил чай, жена того хана подложила ему легкое и сердце простой охотничьей собаки, а легкое и сердце леопардов вынула.

Вернувшись домой, он нарезал их хорошенько на мелкие кусочки и пожарил для своей матери. Мать делала вид, что жует, когда он глядел, когда же он отворачивался, выбрасывала их и старалась потихоньку все спрятать.

Вечером они заснули. И сестра убедилась опять, что Гунан Хара Баатыр ничуть не спал с тела.

А когда они встали утром, мать, как и в первый раз, была совершенно здорова.

Тогда поехал Гунан Хара Баатыр охотиться на свою гору Сюмбер, а вернувшись оттуда, закричал:

— Ах, сестрица, руки и ноги твоего старшего брата закоченели!.Иди развяжи узлы его седельных ремешков!

А она отвечает ему:

— Пусть псы жрут твою добычу! Выкинь ее подальше! Моя мать опять больна.

Вытащил Гунан Хара Баатыр добытую им дичь, бросил ее и бегом в юрту:

— Матушка, что с вами опять случилось?

А она ему отвечает:

— Ах, мой сын! Давешние мои боли были еще ничего. А сегодня я так тяжело больна, мой мальчик! И ты мне обязательно должен достать лекарство, сын мой! Когда ты еще был мал, я болела так же, и твой отец достал мне легкое и сердце девятиглавого чудища Андалвы, что живет прямо на восток отсюда.

— Ну уж эта тварь мне ничуть не страшна, — засмеялся Гунан Хара Баатыр и опять на следующее утро пустился в путь.

И, как всегда, послал за ним тот хан. Гунан Хара Баатыр снова сошел с коня и выпил в его юрте чаю.

— Ах, мой мальчик, твоя мать, как и прежде, опять притворяется. Уж сколько молодцов, рожденных героями, ни отправлялось туда, это черное девятиглавое чудище — Андалва-мангыс — уничтожило их всех, ни одного не пощадило! Нет на свете никого, кто бы равен был по силе девятиглавому черному Андалве! Как худо, что ты идешь туда, мой мальчик! Твоя старуха совсем завралась. Ну и хитра же она! А ты веришь каждому ее слову… Не кончится ли это для тебя бедой? — так уговаривал его хан.

— Да что уж там, как бы то ни было, а я поеду, досточтимый.

— Ну что ж, так тому и быть! Пусть помогут тебе Алтай и Небо! А коли ты победишь девятиглавого черного Андалву, привези мне кожу со лба средней головы этого девятиглавого черного чуди

ща, мой мальчик. И еще я хочу, чтобы ты запомнил: если придется тебе совсем трудно, крикни так, мой мальчик: «Высокий отец, дай мне сверху силу тридцати мужчин и дай мне силу шестидесяти мужчин снизу!»— вот что велел запомнить Гунан Хара Баатыру тот хан.

И поскакал Гунан Хара Баатыр, и конь его летел как ветер, и вдруг на скаку он увидал в широкой степи след коня величиной с отару в тысячу овец.

Когда его конь вступил в этот след, Гунан Хара Баатыр сравнил: копыто его коня было как голая косточка из конской ноги. «Проклятие! Ну и огромные же ноги у коня этого девятиглавого черного чудища Андалвы!» — подумал Гунан Хара Баатыр и очень рассердился. Подстегнул он плеткой своего коня, погнал его вскачь, чтобы показал он полную свою силу. И когда он снова велел ему вступить в тот же след, оказалось, что теперь копыто его коня равно следу.

Поехал он, поехал, попал в другую местность и увидел там девятислойный стеклянный дом. Трижды объехал он вокруг девятислойного стеклянного дома, но так и не смог найти вход в него.

— Как же попадает туда наконец тот Андалва-мангыс, ведь нигде нет входа? — закричал он и наступил в ярости прямо на дом, да так, что он надломился с одной стороны. И там внутри поднялась от пепла своего очага жена черного Андалвы.

— Несчастный, ты что, прибыл, чтобы стать обедом девятиглавого черного Андалвы? Или ты