— А что, собственно, вам известно о княгине Сардони? — насторожился штурмбаннфюрер.

— Всё, — победно развела руками Кларета, с озорным триумфом взирая на поверженного диверсанта. — Абсолютно всё! Даже то, что княгиня, с которой вы сдружились еще во время операции по похищению Муссолини и с которой вместе готовили похищение папы римского, уже знает о вашем появлении здесь и очень надеется, что я сумею уговорить вас навестить виллу «Орнезия».

— Так это вы должны уговорить меня встретиться с княгиней Сардони?! — интрига, которая по всем канонам подобных встреч уже, казалось, давно исчерпала себя, теперь вдруг приобретала новый виток и совершенно иной сюжет.

— О том, каким несносным грубияном вы способны представать перед женщинами, княгиня мне уже поведала. Не пытайтесь выглядеть еще ужаснее.

— Она никогда не говорила, что дружна с вами. Хотя любая другая не удержалась бы, чтобы не похвастаться таким знакомством.

— Любая другая — да. Но не княгиня… — повертела головой Кларета. — Эта способна молчать.

— Уж не она ли исполняла роль связной между вами и заместителем министра внутренних дел?

— Наконец-то!

— О чем вы?

— Просто я давно ждала этого вопроса. Вы ведь спросили искренне?

— А как еще можно спрашивать о таком?

— Теперь я уверена, что это не княгиня Сардони выдала мою тайну.

— Какую еще тайну? — рассеянно спросил обер-диверсант рейха.

— Относительно информации, связанной с Муссолини.

— Не она, конечно. Да и виделись мы с ней давно. У меня появились более надёжные источники. Остальное вам известно.

— А вот мне она рассказала всё. Ну, почти всё, — тотчас же исправила свою оплошность Кларета. — Кое-что я, правда, узнала не по её воле.

— Что и заставило затем княгиню разоткровенничаться с вами. То есть вы сумели принудить её к этому.

— Вот видите, а вы ни с того ни с сего напали на меня: «Замените своих информаторов! Замените информаторов!». Оказывается, они тоже кое-чего стоят.

— Наше величие в непобедимости наших врагов. В непобедимости… побеждаемых нами врагов.

— Фюрер любит такие высказывания.

— Ничего подобного. «Наше величие — в непобедимости наших врагов!» — отныне это мой родовой девиз.

— Кто это приходил к вам, наш генерал? — возникла в проёме двери Альбина, как только провела гостя.

— Бывший сослуживец. Решил проведать.

— «Бывший сослуживец» из гестапо, решивший проведать, чтобы любезно вручить вам ампулу с ядом, — почти злорадно прокомментировала «Двухнедельная Генеральша».

— О чем это вы, фрау Крайдер?!

— Я была в коморке, что за стеной, с которой начинается чёрный ход. За этой хилой стенкой слышимость лучше, чем если бы Я была рядом с вами, в комнате.

— Вот оно что, — вяло отреагировал Бургдорф, прекрасно понимая, что это уже не первый случай подслушивания. — Зря вы так рисковали. Представляете, что было бы, если бы гестаповец заподозрил вас в подслушивании? Если бы он изобличил вас?

— Он, естественно, негодовал бы, но вы-то за меня вступились бы, наш генерал Бургдорф.

— Вот оно, коварство женщины.

— Оказывается, вы уже дослужились до того, что к вам на дом уставляют ампулы с ядом, — не стала Альбина обсуждать с ним извечную легенду о непостижимом коварстве женщины.

— Ни о какой ампуле вы только что не слышали, фрау Крайдер, — смертельно побледнел адъютант фюрера. — А если случайно услышали, то сразу же забыли о ней.

— Не раньше, чем сумею убедиться, что она предназначена не для вас.

— Не для меня, естественно. А почему вы спрашиваете? Только что вы утверждали, что прекрасно слышали весь разговор.

— Преувеличивала. К тому же помешал налёт авиации, которой я всё ещё панически боюсь.

— Но теперь вы знаете, что смерть от яда меня не прельщает, — нервно заверил её Бургдорф. Еще несколько минут назад ему не хотелось выпускать из своих рук талию этой женщины, а теперь не мог дождаться, когда она исчезнет с глаз.

— Я действительно могу верить вам? — взволнованно, едва слышно, спросила Альбина.

— Кто заставляет вас верить или не верить? И вообще, причем здесь вы?

— Странный вопрос, наш генерал Бургдорф.

— Опасаетесь, что труп придётся выносить из вашего дома, со всеми неминуемыми хлопотами по поводу похорон? Успокойтесь, всё равно я раскусил бы эту ампулу вне вашей усадьбы.

— Я опасаюсь вовсе не этого, наш генерал, — вдова всё еще держалась довольно воинственно, и генерала это настораживало. — И не советую разговаривать со мной, как с деревенской домработницей. Кстати, в своём министерстве я ведаю секретной частью.

— Вот уж не смел бы предположить…

— Потому и ведаю, что не смеете даже предположить нечто подобное. И ещё должна предупредить: вы не знали о моей должности до сих пор, не должны знать и впредь.

Бургдорф конвульсивно глотнул воздух, словно только что вырвался из удавки, и, взяв ампулу, осторожно опустил её в нагрудный карман своего кителя.

«Малиново-жасминный привкус, видите ли! Вот, оказывается, каковым будет привкус почётной смерти героя Африки, народного маршала, а также кавалера Рыцарского креста и всех прочих высших наград рейха! Пусть попробует после этого не воспользоваться трудами специалистов из «Особой химической лаборатории Мюллера»! И ничего, что для облагораживания привкуса понадобилось испытывать примесь к цианистому калию на дегустаторе французских духов! Специалист может погибнуть, главное, чтобы зря не погиб его талант».

— Значит, вы не знаете в точности, кому предназначается эта ампула, наш генерал Бургдорф?

— Не смотрите на меня такими испуганными глазами, фрау Крайдер. Когда ампулу вручают тому, кто на неё обречён, его заставляют раскусить, так сказать, в присутствии вестника смерти…

— Скажите уж «палача».

— Не ожесточайтесь, Альбина. Не забывайте, что все мы находимся на войне. Присутствие же вестника смерти необходимо для того, чтобы он мог окончательно удостовериться и со спокойной совестью доложить командованию о выполнении задания.

— Так объяснил этот гестаповец? Очевидно, этот момент я тоже прослушала.

— Ему ничего и не нужно было объяснять. Такова традиция.

— Я не слышала о таковой, — простодушно призналась вдова «двухнедельного». — Кто же тогда удостоен такой чести?

— Для меня важно знать, что вам, Альбина, очень не хочется, чтобы ампула предназначалась для меня.

Крайдер широким мужским шагом прошлась по комнате. Остановившись у столика, налила себе в рюмку коньяку и, лишь сделав пару небольших глотков, стоя спиной к Вильгельму, произнесла:

— Вы не совсем верно поняли меня, генерал Бургдорф. Я пока ещё в точности не знаю, кому предназначается эта порция яда, но, если говорить честно, теперь уже предпочла бы, чтобы предназначалась именно вам.

Только теперь генерал оторвался от своего кресла и удивленно уставился в затылок Альбины. Вот этого услышать от «Двухнедельной Генеральши» он не ожидал.

— Что-то я не пойму вас, фрау Крайдер. До сих пор мне казалось, что вы так же небезразличны ко мне, как и я — к вам.