артиллеристом.

— На лафете обычно хоронят, генерал Бургдорф, — с неоправданно игривой улыбкой напомнила ему Альбина.

— Именно этот ритуал я и имел в виду.

— На лафете уже хоронят, наш генерал Бургдорф. А я всё ещё полна нежности. Причём такой нежности, что, кажется, вот-вот готова родить, прямо сейчас, стоя перед вами, а ещё лучше — прямо в ваших объятиях.

— Только не это, — брезгливо поморщился Вильгельм. — Мысль по поводу лафета мне куда ближе и доступнее, — вновь прибег он к своему ритуальному юмору.

— А ведь ради вас я отпросилась сегодня у своего прямого шефа — заместителя министра, наш генерал Бургдорф, — с укором проговорила Крайдер, то напористо наплывая на него всем своим налитым телом, то сладострастно отдаляясь.

Когда она входила в эротический азарт, оттолкнуть её словом или рукой уже было невозможно. Генерал не сомневался, что вдова и в самом деле отпросилась у своего начальника, чтобы примчаться сюда на его же машине. И прибегла к этому грубейшему нарушению служебной дисциплины ради него, ради них обоих. Но что-то у него сегодня не складывалось в отношениях с этой женщиной.

Правда, под всё то же просительно-мяукающее «наш генерал Бургдорф, наш генерал Бургдорф…» рука Вильгельма всё же начала блуждать по теплому бедру женщины, но в это время громом небесным разразился дверной колокольчик.

— Наверное, прибыл вестовой, с работы! — испуганно отпрянула от генерала Альбина и, уже не виляя бедрами и даже не шевеля плечами, словно кадет на смотровом плацу, двинулась к двери.

«Идиот! — наградил себя за многотерпимое упрямство Бургдорф — Ради чего?! Всю эту ночь опять будешь грезить её грудью и пухленькими ножками!».

Кто бы мог поверить, что за всё время своего квартирантства, постоянно оставаясь один на один со столь молодой женщиной, он так и не сумел провести с ней в постели ни одной ночи. Любовью они занимались только здесь, в его кресле или на диване, в какой-то странной спешке и нервозности, словно бы опасаясь, что из соседней комнаты вот-вот ворвется кто-то посторонний. По вечерам же Альбина закрывала дверь своей спальни и отстаивала её неприкосновенность как последний защитник — ворота осаждённой цитадели. Уходя на работу, она тоже закрывала спальню на ключ, так ни разу и не позволив Бургдорфу переступить её порог.

— Прощаясь с мужем в последний раз, я поклялась, что ни один мужчина в спальню нашу не ступит, — жёстко объяснила она, отбивая первый, самый бурный натиск генерал-квартиранта.

— Что, вообще никогда?! — не поверил её исповеди Бургдорф.

— Когда-нибудь, возможно, я позволю себе нарушить этот обет.

— Тогда в чём дело? Самое время.

— О нет! Не менее чем через три года после смерти, и только с человеком, который со мной венчается.

— Могу себе представить, с какой лёгкой душой умирал ваш непоколебимый генерал.

К счастью, строгость её клятвы дальше спальни не распространялась, поэтому они с успехом предавались греховным утехам в его комнате, на кухне, в гостиной, в ванной, а однажды ночью умудрились познать их даже на балконе, рискуя перевалиться через перила.

«… И всё же, вдова! — с тоской обречённого подумал генерал, глядя ей вслед и прислушиваясь ко вновь ожившему голосу колокольчика. — Всего лишь вдова. Пусть даже и Двухнедельная Генеральша..».

Запрокинув голову, Скорцени погрузил взор в космическую глубину Вселенной, пытаясь вырваться из потока земной суеты и заземлённых мыслей. В эти минуты он чувствовал себя моряком, стоящим на носу корабля, уходящего в мрачную черноту тайфуна. Он мечтательно погружался в погибельную вечность, так и не осмыслив до конца свой земной путь и не отмолив греха перед путем, ведущим в иные миры.

— Скорцени! — Штурмбаннфюрер мгновенно вернулся на землю и, инстинктивно рванув кобуру, оглянулся. — Где вы, Скорцени?

«Лилия Фройнштаг?! — вспыхнула свеча надежды в его сознании. — Не может такого быть! Откуда ей взяться?!»

И всё же этот едва слышимый вкрадчивый голос принадлежал женщине и, чуть повернув голову, Отто увидел, что она стоит у двери, не решаясь ни войти, ни удалиться.

— Вы, синьора Петаччи?! — вернулся он в комнату.

— Можете считать, что не я. Настоящая Петаччи не решилась бы войти к вам в столь поздний час.

— Не будем загадывать. Тем более что вы, синьора Петаччи, все же решились. Вино, коньяк, шнапс?

— Что вы?! Ничего, абсолютно ничего, — почти испуганно проговорила наложница великого дуче.

— Почему столь безнадёжно?

— Хотите, чтобы Бенито догадался, что я побывала у вас? Ночью. И мы распивали вино.

— Если ему донесут об этом, скажу, что у него неверная информация: вместо вина мы пили коньяк. — В подтверждение столь глубокомысленной шутки, штурмбаннфюрер и в самом деле достал еще одну рюмочку и обе наполнил коньяком. — Кстати, коньяк греческий, однако не волнуйтесь, Бенито об этом не узнает, — уже откровенно подтрунивал первый диверсант рейха над своей поздней гостьей. — Иначе не простит нам измены. С Грецией, насколько я понял, у дуче особенно натянутые отношения.

— Вы правы, в Греции он потерпел сокрушительнейшее поражение. Хотя Бенито очень хотелось, чтобы Эллада наконец-то была покорена нами, римлянами. Раз и навсегда!

— Какая возвышенная мечта: покончить с Элладой! С самой Элладой! Навсегда. Помнится, в своё время об этом мечтал ещё Александр Македонский. — Повелительным движением руки Скорцени предложил Кларете место за столом, напротив себя, и тоже сел. — Но кончилось-то всё тем, что сам объявил себя эллином и чувствовал себя при этом на седьмом небе.

— Не советовала бы вам расточать поучительность этой притчи в присутствии самого Бенито, — с мольбой в глазах проговорила любовница вождя итальянцев. — Стоит ли смазывать раны горчицей и посыпать молотым перцем?

— Она рассказана исключительно для вас, — в коридоре послышались чьи-то шаги; Кларета и Скорцени тотчас же умолкли и, прислушались».

«Ситуация и в самом деле странная, — сказал себе Скорцени. — Между нами еще абсолютно ничего не было, а мы уже начинаем вести себя, как любовники. Семейным скандалом здесь явно не обойдётся, политическим — тоже. Муссолини может прийти в ярость.»

К счастью, шаги стали удаляться. Очевидно, это прошел кто-то из обслуживающего персонала, не слишком обременявший себя слежкой за дученаложницей. Судя по всему, Еве Браун не повезло: в Бергхофе этот процесс был налажен строже.

Убедившись, что опасность миновала, Кларета храбро опустошила свою рюмку и, пробормотав: «Лучше бы позаботились о чашке кофе», подняла глаза, чтобы встретиться взглядом со Скорцени.

Меньше всего Отто хотелось сейчас, чтобы её визит завершился любовной сценой или хотя бы интимными намёками на будущую дружбу. При всей несомненной очаровательности Клареты, никаких особых чувств она не вызывала. Во всяком случае, таких, ради которых можно было бы терять голову вместе с портупеей.

— Вы, очевидно, догадываетесь, почему я решилась прийти к вам, господин Скорцени?

— Понятия не имею, — ответил тот, наивно глядя прямо в её бирюзовые глазки. — Но ведь вы