офицерами, собранными в кают-компании, он вдохновенно назвал это «знаком провидения», которое должно привести всех их к спасению. И, кажется, согласились с ним все, кроме Марктоба.

— Понимаете ли вы, Канарис, что мы упускаем последнюю возможность для спасения корабля и людей? — попытался инженер-корветтен-капитан найти союзника в лице обер-лейтенанта, исполнявшего в последнее время обязанности адъютанта командира.

— Скорее одну из возможностей, — уклончиво обронил Вильгельм.

— Здесь можно было выброситься на прибрежную отмель; к этим испещренным бухточками берегам можно попытаться уйти на шлюпках, а за его полярными сопками можно было спасаться от английских карательных команд — а значит, от гибели или плена.

Тогда ни Канарис, ни Марктоб еще не могли знать, что их крейсеру, как и многим из членов команды, придется погибнуть чуть позже, в территориальных чилийских водах у Мас-а-Тьерра. Но в то время им казалось, что в этой смертельной гонке их судну и в самом деле суждено выжить.

— Вы, господин инженер-корветтен-капитан, озабочены только тем, как бы спасти крейсер и его команду, а командир одержим стремлением победить в поединке с крейсером противника, — объяснил обер-лейтенант, — и в этом ваше принципиальное расхождение.

— Дело даже не в этом. Просто я принадлежу к «людям берега», а вы с фрегаттен-капитаном — к «людям моря», — проговорил инженер, наблюдая за тем, как крейсер разворачивается в сторону мыса, замерзающего под ледяными полярными ветрами в восточной части Огненной Земли.

— Стать морским инженером и при этом не принадлежать к «людям моря»? Как вам это удалось?

— Поинтересуйтесь у судьбы и обстоятельств, — незло огрызнулся Марктоб.

— Но коль уж судьба и обстоятельства оказались настолько беспощадными к вам, — мягко улыбнулся Канарис, — что забросили на палубу крейсера, то постарайтесь переметнуться к нам, потерянным для общества истинных землян «людям моря».

Марктоб дрожащими руками достал из бокового кармана галету, пакетик с которыми всегда носил с собой, и, отломив кусочек, принялся сосредоточенно жевать. Поговаривали, что при переводе с береговой базы корветтен-капитан прихватил с собой полный ранец галет, с которыми теперь не расставался. Продовольствия на судне пока что хватало, и питались моряки, особенно офицеры, более или менее сносно, однако Марктоб всегда носил в кармане, в маленькой, похожей на кисет, матерчатой сумочке несколько галет: потребность постоянно жевать куски этих ржаных пряничков давно превратилась для него в некую инстинктивную потребность.

— Пройдет немного времени, и вы, обер-лейтенант, поймете, насколько я был прав в своих предостережениях. Жаль только, что прозрение ваше окажется слишком запоздалым, а потому бесполезным.

— Вы слишком чувствительны для моряка, Марктоб, — благодушно проворчал Канарис, не желая ссориться с ним.

— А мне почему-то казалось, что вы достаточно мудрый человек, чтобы прислушаться к моим предсказаниям, — хоть и не обиделся, но все же огорчился корветтен-капитан.

Однако время показало, что в своих расчетах прав был все-таки фон Келлер: после двух часов бегства, уже в юго-западной части пролива Ле-Мер прижимавшемуся к скалистым берегам мыса Сан-Диего крейсеру «Дрезден» все же удалось раствориться в тумане и окончательно уйти от преследования.

Новый, 1915 год германцы встречали, затаившись между островками в одном из бесчисленных фиордов севернее Магелланова пролива. Затем, уже чувствуя острейшую нехватку боеприпасов и продовольствия, фон Келлер повел свое боевое судно к более теплым северным островам чилийского архипелага Веллингтона, а оттуда, лавируя между островами, — к архипелагу Чонос.

Казалось, самое страшное осталось позади; тем не менее на борту назревало недовольство. Матросы понимали, что их судно уже не способно вести настоящие боевые действия, как понимали и то, что не могут рассчитывать на ремонт крейсера, а также на пополнение в этих краях топлива, продовольствия и боеприпасов. Единственное, что оставалось в данной ситуации, так это возвращаться в Атлантику, где можно было надеяться на подпитку с борта германского базового судна, а также на ремонт и отдых где- нибудь у берегов Уругвая или Бразилии. Именно этого и добивалась делегация матросов, решительно потребовавшая в бухте у острова Патрисио-Линч встречи с командиром.

Бунт на боевом германском судне, на котором доселе поддерживалась жесткая дисциплина, казался Канарису — к которому, как к адъютанту, обратилась эта делегация, — делом совершенно немыслимым; и все же он назревал.

Канарис наблюдал за переговорами делегации бунтовщиков с командиром судна с особым напряжением. За день до этой встречи матросы обратились к нему с предложением возглавить их группу, однако Вильгельм благоразумно отказался от сомнительной чести предстать перед фон Келлером в роли руководителя «группы преданных Германии спасителей корабля». Хотя мысленно поддерживал их требования. Да, тогда у него еще хватило благоразумия не оказаться в лагере висельников-бунтовщиков…

Кстати, Канарис знал, что одним из подстрекателей к бунту оказался корветтен-капитан Марктоб. И хотя тот был слишком осторожным, чтобы возглавить партию бунтовщиков в открытую, все же матросы ощущали его тайную поддержку, а самые радикальные из них даже рассчитывали, что именно он сумеет со временем возглавить команду. Правда, некоторые из них заподозрили корветтен-капитана в трусости и двуличии, а потому решились обратиться к нему, Канарису. Обер-лейтенант выслушал их молчаливо, но демонстрируя при этом полное понимание существа конфликта. Правда, о некоторых подробностях бунта доносить командиру он не стал, однако ясно дал понять корветтен-капитану, что замыслов его не разделяет.

— Мне с трудом удается представить себе, — откровенно признался он Марктобу, — каким образом вы собираетесь объяснять свои действия германской военной прокуратуре.

— А зачем доводить дело до прокуратуры? В океане есть немало прекрасных теплых островов, на которых наша команда могла бы основать свою колонию: Полинезия, Фиджи, Соломоновы острова… Чудесный климат, богатая растительность и два форта, прикрытые на оконечностях бухты оставшимися на крейсере орудиями.

— Вам нельзя увлекаться пиратскими романами, Марктоб. Понимаю, что кое-кому не дают покоя лавры бунтовщиков печально известного судна «Баунти», но вспомните, сколь трагическим было завершение всей этой пиратско-романтической истории.

— И все же вы неубедительны, Канарис. Колония на одном из экваториальных островков — это куда привлекательнее гибели у берегов Огненной Земли или даже лагеря интернированных на одном из малообитаемых, продуваемых всеми антарктическими ветрами чилийских островков. Убежден, что очень скоро вы со мной согласитесь.

К счастью для смутьянов, фрегаттен-капитан фон Келлер не счел появление у своей каюты небольшой делегации моряков проявлением бунта или неповиновения. Командир «Дрездена» прекрасно помнил о своем «прегрешении трусостью» у фолклендских берегов, поэтому, доброжелательно выслушав матросов, заверил, что именно это — «уйти в спасительную Атлантику» — он и намерен предпринять. Но не сразу, по крайней мере не сегодня, а как только позволит ситуация, то есть как только удастся окончательно избавиться от грозной опеки англичан да немного подремонтировать судно.

К тому же фон Келлер напомнил матросам, что англичане все еще преследуют их, и спасение корабля зависит теперь от строгой дисциплины и сплоченности команды. А также пообещал, что, как только удастся оторваться от преследовавшего их крейсера «Глазго», он устроит для всей команды двухнедельный отпуск на берегу какой-нибудь из латиноамериканских стран.

Словом, услышав традиционное: «Понимаете, к чему я клоню?» — которым фрегаттен-капитан обычно завершал любой разговор, матросы согласились, что в общем-то он прав, и, вежливо поблагодарив