Вернувшись в свою скромно, по-армейски обставленную комнату, Канарис, не раздеваясь, лег на кровать, уложив ноги на грубоватую металлическую спинку. Он чувствовал себя полководцем, проигравшим решающую битву и теперь по-фаталистски отдающего себя на растерзание рока.

В эти минуты он не ощущал ни страха, ни раскаяния; даже чувство обычного огорчения — столь естественного для человека, за несколько часов потерявшего буквально все, чего сумел достичь в течение жизни, — не посетило сейчас адмирала. По своему прошлому он готов был пройтись с безразличием варвара, не ведающего ни святости погубленных им человеческих жизней, ни жалости, ни стремления хоть как-то объяснить свою алчность и жестокость.

Когда-то Канарис искренне верил в свою звезду флотоводца, но война, в которую он вступил адмиралом и которая только и способна явить миру талант любого воителя, флагов на его эскадренных флагманах так и не увидела. И теперь он чувствовал себя пиратом, потерявшим не только добычу, но и собственное судно, поскольку высажен на необитаемый остров.

Возглавив военную разведку, он мысленно соотносил себя с величайшими шпионами в истории мира. А року было угодно, чтобы именно ему, человеку, никогда по-настоящему не познавшему романтики рядового шпионажа, не скрывавшемуся на явках в тылу врага, посчастливилось возглавить одну из мощнейших разведок XX века. И чем это кончилось? Для германцев он навсегда останется предателем рейха, для англичан — презренным неудачником, пытавшимся поиграть в шпионов-двойников; для своих коллег-профессионалов — шефом абвера, по существу дезорганизовавшим работу этой службы и превратившим ее в посмешище.

Причем изменить уже ничего нельзя. Времени для того, чтобы хоть как-то облагородить мнение о себе, судьба ему уже не дала. Видно, он так и сойдет в могилу «предателем», «неудачником», «несостоявшимся…» Чем выше взлет, тем сокрушительнее падение — банальная, но неоспоримая истина. Увы!

На прикроватной тумбочке лежало несколько книг, очевидно, оставленных предыдущими обитателями комнаты. Канарис наугад взял одну из них. «Военное искусство древних римлян» — с романтической улыбкой на устах прочел он. Как бы ему хотелось сейчас перевоплотиться в курсанта школы и заново постигать основы полководческого таланта Ганнибала, Мария, Суллы…

— «Если бы кто-нибудь из них умел побеждать…» — задумчиво повторил адмирал, перелистывая еще несколько страниц.

Не дочитав главу до конца, Канарис швырнул книгу в уголок и отвернулся к стене. Он знал, что каждая страница этой книги насыщена мужеством и аристократизмом римских полководцев. Однако знал и то, что лично о нем, адмирале Канарисе, историки будут писать с таким же пренебрежением, как пишут о Перперне, который в самый решающий момент не только предал правителя Испании Сертория, но и, по- заговорщицки убив его, рассчитывал овладеть армией и славой этого полководца.

Самое удивительное в его, Канариса, положении — что у англичан тоже нет повода сожалеть о его гибели. Кто в Великобритании решится признать его своим? Кто станет апеллировать к его мужеству? Рок, проклятый рок!

А все началось с того, что некий священник из ордена иезуитов, доктор Лейбер, умудрился выйти на него с устным посланием папы римского… Случилось это в 1939 году, когда в Европе уже ощущалась гарь мировой войны. Именно предчувствуя ее, помазанник Божий призвал патриотов Германии объединить усилия, чтобы без особого кровопролития отстранить Гитлера от власти и создать демократическое или, по крайней мере, непрофашистское правительство.

Канарису трудно было судить, какие из тех слов, которыми осыпал его доктор от иезуитства, исходили от самого папы, а какие — от хорошо оплачиваемого англичанами агента Лейбера. Но очень скоро сумел убедиться, что посланник Великобритании при Святом престоле сэр Осборн активно поддерживает подобный план «общеевропейского примирения». Осборн заверил папу римского, что его величество король Великобритании готов удовлетвориться таким ходом событий, при которых новое правительство рейха могло бы отказаться от военных действий на Западе, распоряжаясь при этом своими войсками на Востоке по собственному усмотрению.

Первым единомышленником Канариса, которым адмирал очень дорожил, оказался начальник штаба военной разведки абвера генерал-майор Ханс Остер. Затем раскрылся мюнхенский сотрудник абвера Йозеф Мюллер, который, как оказалось, не только установил контакт с Лейбером, но и сумел наладить связь с довольно высокими ватиканскими сановниками. Так и создавалась антигитлеровская группа, получившая с легкой руки Гейдриха название «Черная капелла».

Будь Гейдрих понастойчивее, он мог разгромить ее еще в начале 1940 года. Однако он этого не сделал, позволив группе еще довольно долго «действовать во имя поражения Германии, ради ее спасения».

А ведь какое-то время адмиралу действительно казалось, что, выдавая военные секреты Гитлера, можно, пусть даже путем ощутимых потерь, заставить его пойти на мир с западными странами, заполучив некоторых из них в качестве союзников в войне против коммунистов. Однако этого оказалось недостаточно. Утешением могло служить только то, что его личная трагедия уже ничто в сравнении со вселенской трагедией Третьего рейха, трагедией Европы.

…Прямо на школу неслось звено ночных бомбардировщиков. Мощный гул их моторов заставлял землю содрогаться так, словно в глубине ее кто-то вращал огромный бур, вызывающий губительное землетрясение. Чтобы успокоить свои нервы, адмирал поднялся с койки, подобрал с пола «Военное искусство древних римлян» и принялся читать с первой открывшейся ему странички.

Ни одна бомба вблизи казарм школы не упала — очевидно, объект казался англо-американцам слишком незначительным. Однако само появление вражеских бомбардировщиков в глубине германской территории вызывало в адмирале мрачный оптимизм висельника: уже ощущая на своей шее петлю, он тешил себя мыслью о том, что, в общем-то, труды его, как и страхи, не были напрасными. И не его вина, что теперь рейх гибнет под штыками евроазиатов, а он, адмирал Канарис, уже ничем не может помочь ни ему, ни его западным врагам.

Да, теперь уже никому и ничем он, некогда всесильный шеф абвера, помочь не сможет. Но, по крайней мере, он пытался сделать это. Жертвуя собой, пытался. А что сделали для спасения Германии многие другие, погубившие и армию рейха, и сам рейх?

Шелленбергу стоило немалого мужества решиться на этот звонок рейхсфюреру. И если он все же решился, то не потому, что дал клятвенное слово адмиралу Канарису. Судьба бывшего шефа абвера интересовала его сейчас менее всего. Мало того, бригадефюрер не сомневался, что судьба адмирала давным-давно решена, и казнь его — всего лишь вопрос времени.