— Любой другой, очевидно, не смог бы. Но только не Брефт, — напомнила Амита гран-адмиралу, с кем он в действительности имеет дело.

— Когда он появился?

— Минут пять назад.

— И все это время находился в моем доме?

— Не хотелось тревожить вас, но он настаивает.

— Какого еще дьявола ему нужно? — неохотно, кряхтя и чертыхаясь, поднялся Канарис.

— Просит срочно принять. Он не один: вместе с ним — барон Альберт фон Крингер.

— Так они вдвоем?! Откуда взялся Крингер, а главное, почему он решил навестить меня?

— Значит, я так и скажу Брефту, что вы не готовы… — решительно взялась за ручку двери Амита.

— Но он уже здесь. Пусть войдет. И потом, барон фон Крингер… — подрастерялся адмирал, не зная, как поступить.

Неожиданный визит этих двух господ совершенно спутал его мысли и планы. Однако единственное, чем могла помочь своему хозяину и возлюбленному Амита, — это выпроводить визитеров из дома. Понятно, что ей сделать это было намного проще, нежели самому адмиралу.

— По-моему, они очень встревожены. Вряд ли их рассказ позволит вам отдохнуть.

— Крингер… — проворчал адмирал, доставая из шкафчика бутылку коньяка. — Вот уж кого я никак не ожидал увидеть у себя в доме, так это барона Крингера!

— Следует полагать, что этот господин еще назойливее капитана Брефта, — уперлась кулаками в бедра служанка, однако в разговор с ней адмирал втягиваться не стал.

«Его-то что привело сюда? Уж не пытается ли Брефт использовать его в роли увещевателя? — продолжал он ворчать уже мысленно. — Неужели решили, что вдвоем они сумеют уговорить меня бежать из страны или уйти в подполье? Но только им это не удастся. Вот уже не думал, что Брефт окажется неотступным, как якорная ржавчина».

— Господин адмирал, полковник барон Альберт Крингер, если помните, — почти по-военному представился рослый седовласый крепыш, одетый в черный мундир, отдаленно — хотя и без знаков различия — напоминающий парадную униформу эсэсовца. Брюки заправлены в сапоги, китель обхвачен ремнем, накладные карманы застегнуты на металлические пуговицы…

— Почему я не должен помнить вас, полковник? Не в моих правилах отрекаться от старых друзей.

— Не волнуйтесь, если бы отреклись, меня бы это не удивило. Теперь многие предпочитают не узнавать отставного полковника Крингера.

— Меня тоже многие не узнают, — невозмутимо утешил его адмирал. — С некоторых пор. С этим, как и со многими другими человеческими низостями, приходится мириться.

— Великодушно мириться, — поддержал его барон и тут же запнулся, так и не объяснив причины своего появления на вилле. Очевидно, решил, что объяснения удобнее давать фрегаттен-капитану.

— Не поймите меня превратно, — сразу же переключился Канарис на Брефта, — но мне казалось, что все, что мы могли выяснить, мы уже выяснили во время нашей прошлой встречи.

— Поначалу мне тоже так казалось, — охотно согласился Брефт, — но, как только что выяснилось…

— В таком случае, готов внимательно выслушать вас.

— Меня чуть было не схватили в том доме, где я намерен был некоторое время переждать, — мрачно сообщил Брефт, стараясь не встречаться взглядом с хозяином виллы.

— Он прав, так оно все и происходило, — подтвердил Крингер.

— То есть дом уже был под наблюдением? Тогда, может быть, охотились не конкретно за вами, а?..

— Под наблюдением был не дом, а я. Когда я понял, что меня выследили и сейчас будут арестовывать, я сделал то единственное, что способен был сделать, — бежал через окно, выходящее в сад, потом перемахнул через забор…

— Если я верно понял, эту слежку вы готовы связать с посещением моей виллы?

— Не подозревая при этом лично вас, господин адмирал, — предупредительно помахал раскрытыми ладонями фрегаттен-капитан. — Даже в мыслях не было.

— Тогда почему вы опять решились прийти сюда, агент Брефт? Уж кому, как не вам, помнить о законах конспирации, даже если речь идет о слежке, проводимой своими?

— Обстоятельства вынудили, господин адмирал.

— Какие еще обстоятельства?

Прежде чем ответить, Брефт многозначительно взглянул на своего спутника, чье лицо, однако, осталось невозмутимым.

— Единственный, с кем я знаком в этой части предместья, является полковник Крингер. Я пришел к нему, но полковник не советовал оставаться у него.

— Это так, — щелкнул каблуками полковник, чем очень удивил адмирала,[34] и еще больше удивил его, когда отвесил изысканный офицерско-прусский поклон. — Действительно не советовал. Из предосторожности.

— И поэтому вы оба явились ко мне, считая мой дом самым безопасным местом в Берлине?! — не мог скрыть Канарис своего изумления, под которым уже ясно просматривалось возмущение.

— Все же к вам, адмирал, гестапо вряд ли решится нагрянуть, — извиняющимся тоном молвил Брефт.

— Именно ко мне оно и может нагрянуть в первую очередь. И не думайте, что из моего дома вам тоже удастся бежать через окно.

— На виллу мы попали через заднюю калитку сада, — объяснил Крингер. — Не похоже, чтобы кто- либо заметил, как мы входили в здание. Навыки конспирации, приобретенные еще в те времена, когда мы с вами впервые готовили… Вернее, когда впервые готовы были распрощаться с фюрером.

— Сейчас не время для подобных воспоминаний, полковник, — поморщился Канарис.

— Извините, но считаю, что в этой компании оно все же уместно, — ужесточил тон полковник. Холодный прием явно оскорбил его, считавшего себя «человеком Канариса», его единомышленником и соратником. — И можно лишь сожалеть, что мы не можем вспоминать об этом, сидя сейчас за одним столом с генералом Остером.[35]

— Вам хорошо известно, что Ханс Остер арестован, — резко парировал Канарис.

— Известно, господин адмирал. Как известно и то, что вы ничего не сделали для его освобождения или хотя бы для смягчения его участи.

Это уже было не просто обвинение, это была пощечина, плевок в лицо. Но вместо того, чтобы разъяснить реальное положение дел, объяснить, в какой ситуации оказался он сам, или попросту возмутиться, Вильгельм Канарис удрученно, упавшим голосом произнес:

— Неужели вам не ясно, полковник, что я тоже со дня на день… да что там, теперь уже с часу на час ожидаю ареста?

— Постоянное ожидание ареста — естественное состояние любого разведчика, — ухмыльнулся полковник.

— Только не того, с которым к тебе нагрянут свои, в мундирах офицеров СД или гестапо, — возразил Канарис. — Мне же приходится опасаться не врагов, а своих. И вам это прекрасно известно, Франк, — почему-то адресовал он свою тираду не полковнику, а Брефту.

— Думаю, что теперь вам опасаться уже нечего, — обронил фрегаттен-капитан.

— Почему вы так считаете?

— Если бы вас намеревались взять, то взяли бы в первой волне арестов, — ответил вместо фрегаттен-капитана полковник Крингер. — Но коль уж ни фюрер, ни Гиммлер не решились на это, значит, у них есть веские причины для того, чтобы не трогать вас.

— Какие еще причины? — скептически поинтересовался Канарис.

— Например, фюрер не может забыть, что вы являетесь личным другом правителя Испании Франко, с которым ему не хочется портить отношения.[36] Не хочется уже хотя бы