— Не перебивайте меня, адмирал! — довольно неделикатно возмутился Брефт. — Я ведь не штатный оратор рейхстага, а посему очень легко сбиваюсь с мысли. Так вот, если уж англичане пошли на такой шаг, значит, намерения у них вполне серьезные.

— Вот именно, очень серьезные. Вот почему меня удивляет, Франк, почему ты до сих пор не сказал главного…

— Зависит от того, что считать главным.

— Что именно этот твой резидент Томпсон предлагает?

— Бежать. Он предлагает вам немедленно бежать, адмирал.

Канарис отрывисто, нервно рассмеялся.

— Куда? Уж не в Англию ли?!

— …Что было бы для вас идеальным вариантом. Хотя вы даже не представляете себе, насколько это сложно в нынешних условиях. Поэтому бегите куда угодно; важно скрыться, отсидеться. Отправляйтесь в Баварию или в Австрию, скройтесь где-нибудь в Альпах, отсидитесь пару месяцев в какой-нибудь горной деревушке. У вас наверняка есть заветная нора, хозяин которой готов смириться с вашим присутствием. Спектакль ведь все равно приближается к финальному занавесу.

— Кое-кто из слабонервных уже даже лихорадочно пытается этот занавес опустить.

— В конце концов, можно бежать во Францию.

— Собираешься помочь мне в этом, старый краб?

— Если только смогу, — попытался Брефт не заметить иронии в словах Канариса.

А ведь можно биться об заклад, что на самом деле в роли Томпсона выступал агент О’Коннел.

— То есть никакой реальной связи с Томпсоном у тебя нет, — пришел к заключению Канарис, смерив Брефта уничижительным взглядом.

И только сейчас Брефт понял, что весь его разговор с экс-шефом абвера очень уж напоминает допрос. По крайней мере, на той стадии, на которой в камерах абвера его называли «аристократическим». Причем роль допрашиваемого досталась почему-то ему.

— Британцы не настолько доверяют мне, чтобы давать координаты своего берлинского агента. Тем не менее в Нормандии мы сумеем выйти на его след.

За столом опять воцарилось тягостное молчание. Брефт угасшим взором смотрел на рынду, которой никогда уже не отбить склянок ни на одном из кораблей мира, а Канарис — на глобус, испещренный пунктирами морских линий, ни по одной из которых им, двум «старым пиратам», уже не пройти.

Вновь появилась — теперь уже с чашечками горячего кофе на подносе — служанка. Однако на сей раз даже у небезразличного к испанкам Брефта она не вызвала абсолютно никакой реакции. Мужчины были поглощены собой, своими страхами и раздумьями, а значит, женщине делать здесь было нечего.

Убирая тарелочки из-под бутербродов, Амита умышленно наклонилась так, что своей вызывающе выпяченной грудью едва не коснулась плеча Брефта, провоцируя тем самым и ревность адмирала.

— Если я верно понял, запасного варианта отхода с позиций вы, адмирал, не подготовили, — первым нарушил молчание Брефт, когда раздобревшая соблазнительница наконец-то убралась восвояси.

— И не собирался готовить его… чтобы уж оставаться предельно ясным.

— Даже после того, как наладили отношения с Лондоном?! Но тогда это просто неразумно. О нет, я ни в коей степени не осуждаю ваше решение относительно контактов с британцами. Сейчас многие посматривают в сторону Ла-Манша. Но я привык к тому, что время от времени следует поднимать перископ и осматривать акваторию жизни. Решившись на шаг, связанный с этим сотрудничеством, вам сразу же следовало готовить запасную гавань.

— Лично у меня никаких контактов с Лондоном не было, — жестко остепенил своего гостя Канарис. — Запомните это, господин фрегаттен-капитан. Никогда, никаких несанкционированных высшим руководством контактов с английской разведкой или английскими политиками.

«Не было лично у него… Причем следует понимать, что не было только «никаких несанкционированных», — попытался извлечь для себя хоть какое-то зерно истины Франк. — А что ты, адмирал, можешь сказать о контактах твоих агентов? Или о тех, которые были санкционированы, скажем, Гиммлером или Борманом?»

— Поэтому у меня нет оснований, — продолжал тем временем адмирал, — опасаться ареста. Точно так же, как и нет оснований готовить некую «запасную гавань» на берегах Темзы.

— Повторяю: не торопитесь рубить мачты, адмирал.

Брефт поднялся, налил себе полную рюмку коньяку и, посмотрев через ее золотистость на адмирала, саркастически ухмыльнулся про себя, сохраняя при этом внешнюю невозмутимость. Сейчас ему хотелось верить, что Канарис искренен с ним. И если это верно — ему открывалась одна из тайн не только шефа абвера, но и всей Второй мировой. Ведь по обоим берегам Ла-Манша убеждены, что адмирал только и думает о том, как бы ему убрать с политической арены фюрера и подружиться с англичанами. Понятное дело, уже в роли… нового главы германского государства.

— Ладно, адмирал. Дай вам Бог оставаться таким же убежденным в своей невиновности, стоя под виселицей тюрьмы Плетцензее.

— Можете не сомневаться, останусь.

Позволив себе не поверить адмиралу на слово, Брефт саркастически ухмыльнулся. И он хорошо знал цену своему сарказму.

— Как вели себя некоторые из наших фельдмаршалов и генералов и что с ними происходило при лицезрении виселицы — вам известно лучше, нежели мне, — теперь уже в голосе фрегаттен-капитана не ощущалось ни снисхождения, ни сочувствия.

Брефт, конечно же, был обижен поведением Канариса, умудрившегося по существу полностью проигнорировать попытку как-то спасти его. Жертвенную попытку…

— Ты мужественно выполнил свой долг, — попытался подсластить горечь разочарования своего давнишнего сослуживца адмирал. — Не сомневайся, я сумел оценить твою порядочность.

— Не будем изощряться в словесах, адмирал. Если вы все же колеблетесь, вспомните о моем совете относительно «гавани».

— Не будем изощряться в словесах, — повторил за Брефтом хозяин виллы, чем еще больше оскорбил его.

— На том и позвольте откланяться, — сухо проскрипел фрегаттен-капитан.

Канарис молча спустился вслед за гостем на первый этаж, провел в прихожую и сам открыл входную дверь. Там они оба замялись, понимая, что кое-что во время их беседы все еще осталось недосказанным. Однако нарушить обряд «недружественного молчания» Брефт не решился. Покряхтел, остановился, потом долго поправлял фуражку с золотистым крабом на высоченной тулье, но все же право возобновить разговор оставил за хозяином и старшим по чину.

Адмирал пытался что-то сказать, но в это время на них стал надвигаться натужный гул авиационных моторов. Отзвуки его слышны были, еще когда они находились на втором этаже, однако оба они слишком привыкли к звукам войны, чтобы обращать на них внимания. Но теперь уже не оставалось сомнения, что приближалась первая волна тяжелых бомбардировщиков врага и шла она прямо на центральные районы столицы, куда союзники пока что рисковали прорываться крайне редко.

— Сколько времени вам понадобится, чтобы собраться? — неожиданно спросил Брефт, явно используя появление воздушной армады англо-американцев — и как дополнительный аргумент в полемике с Канарисом, и как прекрасный способ давления на его психику.

— Что ты имеешь в виду? — отшатнулся от него Канарис, будто заподозрил, что тот собирается арестовывать его.

— Только то, что спасательная шлюпка с четверкой надежных гребцов ждет вас у борта.

— А если без аллегорий?