зарубежных поездок. Не хотелось бы Шелленбергу, чтобы эти записи уже завтра оказались в руках Мюллера. Не потому, что в них и в самом деле содержалось что-либо такое, что представляло интерес для следователей гестапо или Народного суда. Наоборот, там даже содержалась определенная критика абвера и его руководителя. Просто Шелленбергу противно было бы сознавать, что Мюллер получил очевидное подтверждение своей правоты: оказывается, шеф разведки СД действительно «не побрезговал испачкать свои пальчики в мемуарных чернилах».

Вспомнив о своих записях, Шелленберг с детской наивностью в глазах взглянул на Мюллера. Это был взгляд нерадивого школьника, надеющегося на то, что ему удастся провести учителя.

— Что, Вальтер, оживили свою память и пришли к скорбному выводу — что вам тоже будет что вспомнить по поводу дневниковых записей: и адмирала Канариса, и своих собственных?

— Я не об этом думал, группенфюрер.

— Мой вам дружеский совет: не пачкайтесь чернилами, сотворяя свои походные дневники. Чернильные пятна, остающиеся на полях послевоенных мемуаров разведчиков, слишком трудно выводятся. А если их и удается выводить, то вместе с кровью. Да, зачастую — с кровью. Не знаю, как вы, а вот адмирал Канарис очень скоро убедится в этом на личном опыте.

Шелленберг выжидающе уставился на первого гестаповца рейха. Ему вдруг показалось, что данный ему совет, скорее всего, адресован Канарису. Шеф гестапо стремится таким образом использовать его в качестве курьера, который должен предупредить Канариса: «Пора жечь все, что может вас скомпрометировать!»

Но, во-первых, это могло быть лишь очередной провокацией «гестаповского мельника», которая позволила бы уличить его в преступных связях с «адмирал-предателем». Во-вторых, бригадефюреру даже трудно было себе представить, что после предыдущего ареста и всех тех потрясений, которые адмиралу Пришлось пережить, уже стоя, по существу, под петлей палача, в его сейфах и тайниках все еще может оставаться нечто такое, что могло бы окончательно скомпрометировать его перед законом и фюрером.

Но самое важное, что по своему внутреннему убеждению Вальтер не желал быть хоть каким-то образом причастным к столь бездарно спланированному и окончательно провалившемуся заговору против Гитлера. К этому воистину бездарному заговору! Уж кто-кто, а он, лично он, перед фюрером и рейхом чист. Во всяком случае, перед рейхом. При всем его, Шелленберга, ироничном отношении лично к фюреру Как, впрочем, и ко всем тем, кто готовил заговор против него.

— А теперь о том главном, ради чего я пригласил вас к себе, генерал, — внезапно вырвал его из потока раздумий Генрих Мюллер, считая, что Шелленберг получил хороший урок примерного поведения в здании гестапо. А главное, теперь уже достаточно подготовлен к тому, чтобы приняться за выполнение приказа Гитлера.

— Значит, все предыдущее было не главным?! — исподволь вырвалось у Вальтера.

— Могу же я время от времени позволять себе просто так поболтать с моим юным другом Шелленбергом?

— Естественно, — холодно отчеканил тот. — Всегда к вашим услугам.

— Так вот, приказ фюрера предельно прост. Вы должны немедленно отправиться к своему коллеге, бывшему шефу абвера, и объявить, что он арестован.[31] — Бригадефюрер никак не отреагировал на приказ, и Мюллеру показалось, что он попросту не уловил его смысла. — Вы должны арестовать Канариса, — почти по слогам повторил шеф гестапо, который так и не понял, что на какое-то время Шелленберг буквально оцепенел от удивления. То, что он только что услышал, показалось ему совершенно невероятным.

— Простите, группенфюрер?.. — почти заикающимся голосом произнес он.

— Что вам непонятно, бригадефюрер Шелленберг? Я обязан повторить приказ?

— Скорее, разъяснить его.

— Это начальник РСХА Гейдрих в свое время просил вас, как вы утверждаете, «всего лишь поговорить с Канарисом». Я же приказываю арестовать его. Без каких-либо утомительных выяснений и расспросов о здоровье. Короче, вообще без лишних разговоров, просто взять и арестовать.

— Во-первых, на каком основании мы должны арестовывать Канариса?

Мюллер саркастически ухмыльнулся. Он вспомнил свой недавний разговор с Кальтенбруннером, на распоряжение которого об аресте Канариса отреагировал почти так же, как только что Шелленберг отреагировал на его собственное распоряжение.

— На основании приказа.

— Вашего личного приказа?

Мюллер хотел сказать, что речь идет о приказе фюрера, однако в последнее мгновение вдруг взревел:

— Да, моего! Этого вам недостаточно?!

— Я имел в виду юридические основания.

— Приказ об аресте и есть то юридическое основание, которое позволяет вам взять адмирала под стражу.

— Речь идет о вашем письменном приказе? Мне хотелось бы получить его, прежде чем я отправлюсь.

Мюллер замешкался и растерянно пожевал нижнюю губу. Ему и в голову не приходило задумываться над тем, что Шелленбергу может понадобиться его письменный приказ.

— Никаких письменных приказов не последует, — наконец отрезал он. — Сами рассудите: к чему все эти канцелярские излишества?

— А если адмирал потребует, чтобы я предъявил какое-то основание, некий ордер на арест?

— Объявите ему, что действуете по личному приказу Кальтенбруннера. Что вы простреливаете меня взглядом? Считаете, что адмиралу этот аргумент покажется недостаточным и он потребует санкции прокурора? — По тому, с какой хищной яростью рассмеялся Мюллер, шеф германской службы внешней разведки понял, что тот настроен крайне агрессивно.

— Так все же, по приказу Кальтенбруннера или по вашему личному приказу? — не мог скрыть своей уязвленной язвительности Шелленберг.

— Считаете, что по моему личному приказу вы бы к адмиралу не отправились? — вмиг посуровело лицо Мюллера, а в глазах его взблеснули огоньки мстительности. — Вы действительно так считаете, бригадефюрер?!

— Речь идет об аресте человека, все еще занимающего довольно высокое положение в рейхе и хорошо известного далеко за его пределами, — вынужден был сменить тон обер-разведчик СД. — И для меня важно было…

— Для вас, — резко перебил его «гестаповский мельник», — сейчас важно только одно: подчиниться приказу. Арестуйте его и отвезите в Фюрстенберг.

— Разве в Фюрстенберге когда-либо была тюрьма или создан какой-либо лагерь?

— До сих пор не было, — наконец-то отвел от него Мюллер свой пронизывающий взгляд и прошелся взад-вперед по кабинету. — Но мы организовали там тюрьму, Шелленберг.

— Понимаю, — обронил бригадефюрер, убеждая самого себя, что уйти от выполнения этого приказа группенфюрера СС не удастся.

— Это хорошо, что вы понимаете, Шелленберг.

— К кому я должен буду обратиться в Фюрстенберге?

— Начальник тамошней школы пограничной охраны генерал СС Трюмлер будет предупрежден. Некоторое число арестованных уже содержится под его опекой, поэтому скучать Канарису не придется.

— Но это уже будет заботой генерала Трюмлера.

— Не обольщайтесь, бригадефюрер. Через своих людей вы должны будете контролировать пребывание адмирала в Фюрстенберге до тех пор, пока те, кто занимается его делом, не выяснят все