Харьковом, они стремительно двинулись вглубь нашей территории и вышли к Сталинграду. С другой стороны вермахт двинулся к Кавказу, за которым находились Ирак, Иран и далее Индия. Задачей британской политики становится «отвод» Гитлера от прорыва через Кавказ к нефтеносным районам Ближнего Востока, в направлении Сталинграда. Сложность британской политики состоит в том, чтобы одновременно играть на обеих досках: обещать Сталину помощь, а Гитлеру — мир (в случае его успеха в России). Немцы и русские должны воевать, обескровливая друг друга. И при этом Сталин помощи получать не должен, что будет показывать немцам реальность британских предложений будущего мира между западными союзниками и Берлином в случае военного поражения СССР. В момент напряжённой схватки за Сталинград в Москву с визитом и прибывает сэр Уинстон Черчилль.
«12 августа Черчилль впервые прибыл в Москву в качестве премьер-министра. Целью его визита было сообщить, что союзники в конечном счёте не намерены предпринимать вторжение в Северо-Западную Европу в 1942 году, как это они обещали русским раньше»[350].
Черчилль действительно летел в Москву, прекрасно понимая, что Сталин будет требовать открытия второго фронта и высадки во Франции немедленно, летом 1942 года, чтобы ослабить натиск немцев на Сталинград. Премьеру Британии был нужен аргумент, чтобы потянуть время и пообещать десант позднее. Нужны были факты, чтобы наглядно объяснить невозможность высадки сейчас. В первой же беседе с британским премьером Сталин напомнил об обещании англичан совершить атаку на Францию и открыть второй фронт в 1942 году[351]. Поэтому через неделю и состоится «рейд на Дьепп», «атака» которого и будет одновременным выполнением обещания и наглядной иллюстрацией «невозможности» серьёзных десантных действий союзников в Европе. Трупы сотен канадских солдат, плавающие в прибрежной воде, станут своеобразным алиби Черчилля. Мы ничем не можем помочь вам. Видите — у нас десанты захлёбываются в крови. И такая вот неприятная правда находится за любой исторической «загадкой»…
Переговоры проходили сложно. Но при соблюдении всех дипломатических канонов — то есть за столом. Не обошлось и без инцидентов. Один из них описал переводчик Бережков.
Как раз тогда, когда за пломбиром и кофе между Сталиным, Черчиллем и Гарриманом шёл оживлённый разговор, неподалёку от их столика вдруг раздался грохот. Внимание всех привлекли резкий звон разбитой посуды, возбуждённые возгласы. Обернувшись, мы увидели распростёртого на полу человека. Рядом валялись черепки фарфора, бутылки и осколки стекла. Казалось, случилось несчастье.
Вокруг упавшего уже собирались другие гости, загораживая его от нас. Когда к месту происшествия подошли Сталин, Черчилль и Гарриман в сопровождении переводчиков, все расступились, и мы увидели, что лежавший на полу человек с налитым кровью лицом и глупо моргавшими глазами был личный телохранитель и дворецкий британского премьера командор Томпсон, или Томми, как его ласково называл не чаявший в нём души Черчилль. Рядом с ним стоял во весь свой незаурядный рост посол его величества Арчибальд Кларк Керр в парадном, расшитом золотом сюртуке с муаровой орденской лентой через плечо и палашом, украшенным драгоценными камнями. Но что у него был за вид! По сюртуку и муаровой ленте расползался розовый пломбир, палаш был испачкан кофейной гущей, а сам Керр с трудом старался преодолеть растерянность, готовясь ответить на недоумённый и тревожный взгляд Черчилля.
— Объясните, что здесь произошло? — спросил британский премьер.
Посол Керр, наконец, овладел собой и скороговоркой произнес:
— Вы же знаете, ваше превосходительство, Томми может выпить уйму вина и никогда не пьянеет…
— За это я его и ценю, — вставил Черчилль и улыбнулся, уже догадываясь, что ничего страшного не случилось.
— Но на этот раз он переоценил свои возможности, соревнуясь с русскими коллегами, — продолжал Керр. — И надо же было, чтобы в этот момент ему почудилось, что вы, ваше превосходительство, нуждаетесь в его защите. Он резко вскочил, но не смог сохранить равновесие, схватился за скатерть… и вот видите…[352]
Понимал ли Сталин, что англичане просто водят его за нос? Конечно. Ведь накануне «рейда на Дьепп» они хладнокровно и спокойно утопили свой собственный конвой, который вёз оружие из США и Британии. Вёз как раз к Сталинграду[353]. И под предлогом больших потерь Лондон вообще прекратил проводку конвоев, оставив в решающий момент боёв под Сталинградом СССР без помощи. Но тем не менее Сталин всё равно старался с британским премьером договориться. Итогом переговоров стало возобновление конвоев из Британии — следующий караван PQ-18 отправился в сторону наших берегов в начале сентября. Второй фронт, высадка в Европе были обещаны, но ни в 1942-м, ни в 1943 году не были осуществлены англосаксами.
Несколько разрядило обстановку сложных переговоров приглашение Сталиным Черчилля к себе домой[354]. Вот одна сцена из тогдашнего визита сэра Уинстона, записанная переводчиком Бережковым. Сталин и Черчилль пили кофе за маленьким столом у Сталина дома и обменивались мнениями:
«Заговорили, в частности, о поездке леди Астор в Москву в тридцатые годы. Сталин сказал, что леди Астор уверяла, будто Черчилль конченый человек, что он никогда не будет играть никакой роли на политической сцене. Но Сталин был тогда иного мнения. Он сказал леди Астор:
— Если произойдёт война, Черчилль станет премьер-министром.
Черчилль поблагодарил Сталина за такую оценку его качеств политического деятеля.
— При этом, — заметил Черчилль, — я сам должен признать, что далеко не всегда относился дружественно к Советскому Союзу, особенно сразу же после Первой мировой войны.
Сталин примирительно сказал:
— Я это знаю. Уж в чём вам нельзя отказать, так это в последовательности в отношении вашей оппозиции к советскому строю.
— Можете ли вы простить мне всё это? — спросил Черчилль.
Сталин немного помолчал, посмотрел на Черчилля, прищурив глаза, и спокойно ответил:
— Не моё дело прощать, пусть вас прощает ваш Бог. А в конце концов нас рассудит история»[355].
У нас у всех в Москве создаётся впечатление, что Черчилль держит курс на поражение СССР, чтобы потом сговориться с Германией Гитлера или Брюнинга за счёт нашей страны. Без такого предположения трудно объяснить поведение Черчилля по вопросу о втором фронте в Европе, по вопросу о поставках вооружения для СССР, которые прогрессивно сокращаются[357].
28 октября 1942 года Сталин вновь пишет Майскому:
Черчилль заявил нам в Москве, что к началу весны 43 года около миллиона англо-американских войск откроют второй фронт в Европе. Но Черчилль принадлежит, видимо, к числу тех деятелей, которые легко дают обещание, чтобы так же легко забыть о нём или даже грубо нарушить его. Он также торжественно обещал в Москве бомбить Берлин интенсивно в течение сентября-октября. Однако он не выполнил своего обещания и не попытался даже сообщить в Москву о мотивах невыполнения. Что же, впредь будем знать, с какими союзниками имеем дело[358].
