предприятиями, которые занимаются обеспечением мест заключения. Здесь есть свое лобби, и очень серьезное. Потому что все понимают, что обеспечивать 900 тыс. человек на постоянной основе чем бы то ни было - это серьезный бизнес, который не прогорит, как вы понимаете, никогда. Поэтому он поделен достаточно жестко и войти в него сложно. Но потихонечку мы пробиваемся.

- Есть у вас еще какие-то планы на будущее?

- Да, хочу, чтобы бритвы наши продавались на Кубе. Раньше там были военные части, и несколько человек военных закупали у нас эти бритвы и перепродавали там. А потом части расформировали. Но я знаю, что на Кубе наши бритвы пользуются огромным спросом. И очень хочу туда съездить. Так что непременно буду работать в этом направлении!

«БИЗНЕС», N160(425) от 30.08.06

- Жизнь моя развивалась какими-то этапами, - говорит Борис Симонов, бегло изучая суши-меню. - Молодость, жены, дети, обязанности. В какой-то момент живость восприятия музыки притупилась, и оно странным образом пошло в обратном направлении. Я стал наслаждаться всем тем, что знал в детстве, как будто наверстывая упущенное и недогулянное.

Борис Николаевич вырос на Таганке. Отец был начальником управления Министерства внешней торговли, но семья безропотно ютилась в коммунальной квартире. Все друзья вокруг занимались пластинками - выносили во двор динамики и устраивали коллективное прослушивание зарубежной музыки.

После недолгого отсутствия - Борис вместе с родителями прожил три года в Скандинавии - Симонов вернулся и продолжил свое увлечение рок-н-роллом. Всем, что было модно в 1960-70-е. Была у него в школе своя группа. Играли Beatles, Rolling Stones. Одноклассники пытались петь что-то по-русски, но Борис этого категорически не переваривал.

- Русский не приспособлен своими оттенками к рок-н-роллу. Я не изучал никогда языки и иностранных текстов не понимал - вполне допускаю, что там поется полная глупость. Но для меня песни были всегда какой-то магической формулой, аналогичной культу Карго: во время Второй мировой войны американские самолеты сбрасывали в океан ящики с продуктами и одеждой для солдат, и то, что уносило, подбирали папуасы, искренне полагая, что это им прислано верхними людьми. Также у меня было с пластинками. Это некие ценные артефакты, которыми исчисляется богатство.

В советское время зарубежные пластинки попадали в страну через руки артистов и дипломатов. По паре артефактов перепадало и Борису - отец привозил «винил» из командировок. Остальное приходилось покупать или выменивать на толкучках, которые происходили подпольно, по зловредности приравнивались к тунеядству и считались идеологической диверсией. Деньги на винил Борис зарабатывал сам - скупал бобинную пленку, которую теле- и радиоинституты сдавали в магазины как некондиционную.

- Нормальная пленка стоила 8 рублей за километр, а эта шла по 2 рубля. При этом 5% метража было западного производства, без склеек. Я платил продавщице, отрезал эту часть, наматывал на бобины, записывал музыку с пластинок и продавал как новую. То есть запись в цене не учитывалась. Все были счастливы - западная пленка, да еще и с музыкой. Меня считали больным, но я нормально зарабатывал и покупал «винил». Так в течение нескольких лет собрал довольно приличную коллекцию. Правда, однажды отец зашел в кладовку, увидел там мотки пленки и со словами, что не допустит в семье спекуляций, выбросил все в Яузу.

Жизнь в социуме Советского Союза настолько не интересовала юношу Симонова, что он отказался не только от высшего образования, но и от карьеры в целом. Вместо этого выпивал с друзьями и для отвода государственных глаз работал то наладчиком, то помощником режиссера в театре, то еще бог знает кем.

- Мы с друзьями не были запойными алкоголиками. Просто это был один из элементов существования. То, что происходило при советской власти, нас не интересовало никак. Работу я выбирал по принципу «не сидеть от звонка до звонка и не зависеть от коллектива». Мне не «шили» тунеядство, выдавали 120 рублей и не приставали. Все остальное время я менял пластинки и умудрялся на этом еще и зарабатывать.

- Наладили каналы поставок и сбыта?

- Основным каналом сбыта оставались толкучки. Помимо «винила» там продавали жвачку, джинсы, кримпленовые отрезы. Но я это дело не любил - терпеть не мог встречаться с правоохранительными органами, которые туда постоянно наведывались. Я старался совершать обмены без толпы, по знакомым, благо имел связи с коллекционерами и просто ценителями западной музыки. Это была настоящая работа - поиск заказчиков, поставщиков и т. д. Доставал я пластинки у мужика, который работал аккордеонистом при синагоге в Москве, - в 1980-х туда пошла большая волна эмиграции в Израиль, постоянно устраивались праздники, куда его, естественно, приглашали. Такой с виду боязливый, незаметный, скромный человек, а на самом деле зять заместителя начальника НКВД. У отъезжавших была куча родственников в Америке и, как следствие, горы «винила» - его отъезжающие оставляли или раздаривали. Аккордеонист звонил мне: «Борис, вы не могли бы приехать?» Я отвечал: «Конечно, а какие у вас есть материалы и сколько метров?» Он говорил: «Метра два». Я отсматривал пластинки, рассказывал, сколько они стоят по отдельности, в коллекции, у спекулянтов и предлагал всегда немного больше рыночной стоимости. И он отдавал их мне, даже если у меня не было наличности. Так много лет мы и работали. То, что меня не интересовало, я обменивал или продавал. Еще одним знаковым человеком во всем этом был Дося Шендерович. Дося не гнушался ничем: он много пил, имел сверхъестественное чувство юмора и торговал всем подряд, начиная с пластинок, заканчивая антиквариатом. Однажды он сказал: «Слушай, Боря, мне эти пластинки надоели. Купи. Да и компакт-диски тоже - все, что мне нравится, я слушаю по радио». Так ко мне попала его прекрасная коллекция. Людей таких было много. Я их всех знал и имел хорошую репутацию - честно платил.