И тут Марвин, который повернулся спиной к Алексу, чтобы посмотреть на дом напротив, вдруг тихонько взвизгнул. Он качнулся назад на пятках, что на международном языке жестов означало крайнее удивление. Он взметнул одну руку в воздух. Он посмотрел как Чаплин.

— Приятель, это твоя машина? Глазам своим не верю. Господи Иисусе! Боже всемогущий!

В нескольких метрах от того места, где она обычно была припаркована, Алекс увидел свою старушку «Грету», отчаянно прижавшуюся к поребрику, словно в поисках спасения. Ее передний бампер сильно погнулся, а вдобавок еще и треснул, а по двери словно кто-то заехал гигантским кулаком. По лобовому стеклу расползлась паутина трещин.

— А окошко пассажира? — воскликнул Марвин, показывая на левую сторону машины.

Бок «Греты», от капота до багажника, покрывали вмятины и царапины, а откидной матерчатый верх сложился гармошкой, как старый аккордеон. Вся машина словно сжалась на полфута.

— Братишка, твоих рук дело?

Алекс обхватил себя руками, точно актриса Лоурен Бакалл. Шел девятый час утра, но прохлаждаться ему было некогда. День начинался хорошо. И день лгал. Алекс чувствовал, что в такие дни он не боец. На полном серьезе верил, что есть дни, для которых кем-то, ради собственного развлечения, написаны ужасные сценарии. И верил, что в такие дни ему ничего другого не остается, кроме как безропотно ползать по дну жизни и рыть носом землю. Хотя бы в этом смысле, если не в каком-то другом, он был глубоко верующим человеком.

— Быть того не может! Вы только гляньте! — продолжал потешаться Марвин.

Алекс медленно опустил руки, словно вспоминая, какая из них левая, а какая правая:

— Что ты хочешь всем этим сказать?

— Не надо водить меня за нос, — фыркнул Марвин. — Я — человек простой, разношу молоко и никого не трогаю. Мне только хочется узнать, ты это или не ты сотворил такое со своей тачкой. Дальше ехать некуда… — Он хохотнул еще раз.

Тут лицо Марвина уплыло куда-то вверх, ноги Алекса подогнулись, и он опустился на колени. Прямо перед его носом, на краю бетонной ступеньки, большая колышущаяся улитка, словно в раздумье, волокла куда-то свою раковину. Алекс на мгновение придержал ее ладонью. Потом развернул в сторону газона, и в это мгновение его захлестнула жалость и к улитке, и к нему самому: как беззащитны они рядом с мощными полированными черными ботинками Марвина, в этой холодной Лапландии лестницы, в Аризоне садовой дорожки, ведущей к шоссе и возможной гибели.

— Слушай. На полном серьезе. У тебя депрессия? То есть вообще? — спросил Марвин с искренней озабоченностью.

— Да, — бросил Алекс. — Да, мне так все видится.

— Тебе видится?

— Марвин, правда, не хочется об этом говорить.

— И ты не знаешь, когда сотворил это со своей машиной?

— Марвин, я ничего не помню.

Марвин выдохнул: «Ха», похожее на первый звук боевого горна. Он элегантно развернулся на нижних двух ступеньках и стал удаляться по дорожке. Улитка обнаружила, что вокруг нее все до сумасшествия родное, зелено-влажное — но в этих местах случались и очень неприятные встречи, например с острыми лезвиями газонокосилки, возникающей из ниоткуда. Алекс свел глаза на переносице. Три раза стукнул пятками друг о друга. Закрыл калитку в Маунтджой.