Он весело смеется и кружит меня по комнате. Мне хорошо, радостно, но какой-то бесенок заставляет спросить:
— К кому же?
— К Сазанову, разумеется. Молодой, красивый, философ — все в нем есть!
— От тебя — к нему? О, князь Андрей! Ты тоже иногда бываешь глупым!
Начиналась пленительная игра всех любящих друг друга людей.
И все же бывали моменты, когда меня охватывал страх, заставляющий прятать лицо у него на груди.
— Что-то новое? — тихо спрашивал он.
— Знаешь, мы могли никогда не встретиться!
— Не могло это случиться! — отшучивался он.
— Нет, могло!
И я рассказала ему историю своего поступления в другую школу. Если б я там осталась, ничего бы этого не было! Вот ужас-то какой!
— Был бы еще какой-нибудь случай! — уверенно говорил Андрей.
«И правда, был бы!» — с облегчением думала я.
Взаимное узнавание двух любящих людей — что может быть прекраснее? Мы невылазно сидели в прогретой летним солнцем московской квартире и не замечали хода времени. Оно как бы застыло для нас.
Я любила расположиться на скамеечке у его ног, читать новеллы Цвейга или еще что-нибудь и изредка взглядывать, как он готовится к будущим урокам, подбирает книги, что-то помечает карандашом на страницах. Бывало и еще лучше, когда он садился за рояль и играл вальсы Шопена, прелюдии Рахманинова и Скрябина. Глаза его медленно блуждали, изредка останавливаясь на мне.
— Погоди! Начнется сезон, будем ходить на настоящие концерты.
Музыку он любил проникновенно. Одно время хотел стать пианистом и учился в музыкальном училище при консерватории. Но, поняв, что возможности его невелики, оставил. Начал поиски другого пути.
«Да, — думала я под легкие шопеновские звуки, — важно найти самое главное. А тогда уж ничто не страшно!»
К моему удивлению, я довольно быстро освоила поваренную книгу. Свой дебют с курицей я вспоминала со стыдом. Теперь мне доставляло большое удовольствие выскочить ранним утром, пока муж спал, в магазин или в арбатский крытый рынок, купить все свежее и приготовить вкусную еду, поминутно заглядывая в кулинарные рецепты. Заслышав шум примуса и мою возню, еще заспанный, он приходил ко мне в пустую, черную от копоти кухню, помогал мыть посуду и лукаво приговаривал:
— Ну правда же, не боги горшки обжигают?
По вечерам нас тянуло в толпу. Мы выходили на остывающий от дневного зноя Арбат и шли к Красной площади. Любимый маршрут прогулок: постоять у Мавзолея В. И. Ленина, посмотреть на смену часовых, потом спуститься к реке и долго идти по набережной среди гуляющих, смеющихся людей. В темной воде отражались звезды.
Однажды в коридоре нашей квартиры зазвучал телефонный звонок. Я страшно удивилась:
— Разве у нас есть телефон?
— Да. И я впервые жалею, что он есть. Сейчас все кончится!
— Что именно?
— Наше великолепное затворничество. Но жизнь есть жизнь! — комически вздохнул Андрей, снял трубку и тут же передал ее мне.
Звонила Света Воротникова. Не могу понять, как она узнала номер, который мне самой не был известен.
— Ната! Куда ты скрылась? Твоя мама беспокоится, говорит — ни слуху ни духу!
— А ты что?
— Сдаю экзамены, как все, — озабоченно ответила Света.
— Какие экзамены? — удивилась я и вдруг поняла, что оказалась выбитой из общего потока жизни: мои однокласники поступали в институты!
От Светы я узнала, что она, Жорка, Гриша и Соня Ланская целый месяц занимались у Иры. Иногда к ним заезжал Иван Барабошев, он сдавал в Тимирязевскую, Гриша сдает в Военно-политическую академию, Соня в горный, сама Света в Менделеевский, а Ира и Жорка в педагогический, только на разные факультеты: Ира — на историю, Жорка — на физику, что и следовало ожидать. Лилька к ним не примкнула, и неизвестно, где она. Кирилл поступает в историко-архивный. Сдает прекрасно. Вот какая вокруг идет жизнь! А я сижу за спущенными шторами и ничего не знаю и не делаю! У меня даже нет свидетельства об окончании школы. Я проболела все выпускные экзамены!
Муж был прав: все кончилось! В комнату я вернулась взволнованная, с красными пятнами на лице.
— Что же мне делать? Что? — с тревогой спрашивала я.
— Прежде всего успокоиться! — сказал Андрей, слегка хмурясь.
Настроение менялось. Передо мной снова вырисовывалось лицо учителя. Я приготовилась слушать.
— Конечно, я обо всем думал. Но не хотелось спешить. Ведь такое, что мы пережили вдвоем здесь, никогда не повторится. Но уж раз твоя Света вывела нас из сказочного сна, давай говорить серьезно. В этом году ты в институт сдавать не будешь. Опоздали. В сентябре надо получить в школе свидетельство. По болезни ты имеешь право на освобождение от экзаменов. В крайнем случае придется сдать математику. Потом поступишь на подготовительные курсы при университете. Они начнут работать в октябре. И хорошо подготовишься к следующему году. Устраивает тебя такой план?
— Вполне! — обрадовалась я. Смущало только, что придется сдавать математику Вере Петровне. Засыплет!
Но все обошлось лучше, чем я думала. На Веру Петровну насели Валентина Максимовна и Антон Васильевич, который теперь стал завучем. Ее убедили, что с математикой я расстаюсь навсегда. Мое призвание другое. И она сдалась.
Все складывалось удачно. Но исполниться нашим планам помешало одно обстоятельство: у нас должен был родиться ребенок.
И зиму и начало весны я провела в ожидании чего-то необыкновенного, даже устала. Время тянулось удручающе медленно. Долго не таял снег. Потом еще дольше шли дожди и плавали туманы.
— Хочу, чтобы зелень была, солнце, сирень! В такую слякоть грустно родиться на свет человеку! — вздыхала я и мечтала, чтобы все отодвинулось на месяц.
До конца апреля оставалось несколько дней. Я чувствовала себя легко, весело и была уверена, что спокойно перешагну через праздники.
— Вот видишь, как я хочу, так и будет! — беспечно говорила я, ложась спать.
Но через два часа проснулась, будто кто толкнул в спину.
— Что? — с тревогой спросил Андрей.
— Кажется, не перешагну! — уныло ответила я…
Апрельская ночь двигалась к рассвету. Она была такая же, как год назад, и даже такие же деревья, налитые соком, безмолвно стояли под окнами. Апрель — мой любимый, счастливый месяц, но с прошлого года я перестала ему доверять. Он мог коварно обмануть.
Но на этот раз апрель был щедр ко мне. Он как бы извинялся за свое прошлогоднее предательство: у меня родилась двойня — мальчик и девочка! Машка и Мишка! Да! Когда мы шутя спорили: Наташка или Андрюшка, — каждый из нас хотел получить повторение другого. Но повторения быть не может. У наших детей должна быть своя судьба. И свой характер. Пусть они носят и свои имена. Мой муж согласился с этим. Он находился в состоянии «потрясения счастьем», в каком я видела его однажды в Болшеве, и все, что я предлагала, находил прекрасным.