замерзла осенью 1872 года, когда впервые мы производили здесь свои измерения.

Не менее ложное понятие вынес я тогда и о самом Цайдаме, представляя себе, согласно уверению монголов, эту страну сплошным солончаковым болотом, тогда как подобная характеристика вовсе не пригодна для Цайдама Северного. Наконец, те же монголы единогласно уверяли меня, что цайдамские равнины тянутся, не прерываясь, до самого Лоб-нора – и опять-таки это оказалось вздором.

Приведенные факты достаточно показывают, насколько трудно путешественнику в таких диких и малоизвестных странах, какова Центральная Азия, доверяться рассказам туземцев. Обман будет на каждом шагу, частью умышленный, частью по глупости рассказчиков или переводчика, наконец, по подозрительности к чужестранцу вообще. И если в чем-либо захотят вас обмануть, то, поверьте, все и везде будут говорить, как один человек, так что нет никакой возможности даже случайно, убедиться в неправде.

Выход на старый путь. Переход в 23 версты привел нас от Баян-гола к хырме Дзун-засак, той самой, которая дважды была мною посещена при первом путешествии в Центральной Азии в 1871–1873 годах. Таким образом мы вышли на старую дорогу и сомкнули с ней линию нового пути.

Более шести лет протекло уже с тех пор, как я был в этих местах, но теперь для меня так живо воскресло все прошлое, словно после него минуло только несколько дней. Помнилось даже место, на котором тогда расположен был наш маленький бивуак; помнилось ущелье, по которому вчетвером мы направились через хребет Бурхан-Будда в Тибет, без гроша денег, полуголодные, оборванные, словом, нищие материально, но зато богатые силою нравственною…

Лишь только поставили мы палатки в трех верстах восточнее хырмы Дзун-засак, к нам тотчас явился давнишний ее обитатель Камбы-лама, с которым я и Иринчинов, как старые знакомые, встретились друзьями. От Камбы- ламы узнали мы, что наш тибетский проводник Чутул-дзамба умер; также умер тибетский посланник Камбы- нансу, который виделся с нами в 1872 году на Куку-норе и предлагал свои услуги в Лхасе; наконец, умер и молодой кукунорский ван, отправившийся на поклонение Далай-ламе и не выдержавший трудностей пути через Северный Тибет. Молодой ван скончался почти мгновенно, вероятно от разрежения воздуха, на горах Тан-ла. С его смертью пресекся род владетельных кукунорских князей Цин-хай-ванов. До выбора же и утверждения нового вана Куку-нором управлял тосалакчи, т. е. бывший помощник умершего князя.

Возня с князем Дзун-засаком. Шесть дней простояли мы возле хырмы Дзун- засак, и все это время прошло в хлопотах по дальнейшему снаряжению в Тибет. Местный князь Дзун-засак, тоже один из старых знакомцев, вопреки нашему ожиданию и, невидимому, без всякой причины, встретился с нами далеко не радушно. Подобно Курлык-бэйсе, Дзун-засак сразу начал отговариваться неимением людей, знающих путь в столицу Далай-ламы. Конечно, это была явная ложь, так как из Цайдама в Тибет и обратно каждогодно ходят караваны богомольцев или торговцев, и местные монголы служат для них проводниками. Да, наконец, редкий из этих монголов сам не бывал в Лхасе в качестве богомольца. Дзун- засак несомненно знал все это очень хорошо, но, вероятно, получил заранее приказание всякими средствами затормозить наш путь в Тибет и пожелал отличиться перед китайцами.

Сначала я ласково уговаривал засака найти нам проводника, а затем, видя, что просьбы и вежливое обращение ни к чему не ведут, наоборот – еще более утруждают дело, назначил князю двухдневный срок для приискания проводника. Опять с этим ультиматумом был отправлен к засаку урядник Иринчинов, который, как знаток дела, приложил еще несколько собственных внушений, даже весьма крутых, в особенности относительно ближайших княжеских советников. Дзун-засак просил дать ему несколько времени на размышление и послал за своим соседом Барун-засаком. После долгого совещания оба князя решили дать нам вожака и исполнить другие наши требования. Словно из земли вырос проводник, которого привели нам оба князя и рекомендовали как человека, хорошо знающего путь через Тибет. С нашей стороны этому вожаку обещано было 50 лан[298] за проводы; но вместе с тем объявлено, что если он вздумает нас обманывать и заведет куда-либо, то будет расстрелян. Угроза эта, по-видимому, не произвела на вожака особенного действия; итти с нами он согласился.

Таким образом, главное дело уладилось. Теперь нужно было кончать вопросы второстепенные и развязаться с излишним багажом. Приятель Камбы-лама много помог нам в этом отношении. Он согласился принять к себе в хырму на хранение наши коллекции и лишний багаж, всего пудов тридцать клади. Затем оба засака, после опять-таки настоятельных с моей стороны требований, взяли от нас на сохранение 20 ямбов серебра. Теперь обоз наш значительно убавился, но все-таки оставшимся багажом необходимо было завьючить 22 верблюда; зато вьюки сделались легкими, не более как по 6–7 пудов весом на каждое животное.

Счастье великое, что почти все наши верблюды, отдохнув в Нань-шане, чувствовали себя бодрыми и годились на переход через Тибет. Иначе мы не могли бы туда вовсе итти, по крайней мере теперь, так как ни у Дзун-засака, ни у Барун-засака хороших верблюдов не оказалось. Да их мало было, вероятно, и во всем Цайдаме, где, по словам монголов, уже три года сряду свирепствовал падеж на этих животных.

Как бы там ни было, но мы удачно переформировали свой караван и 12 сентября, распрощавшись с Камбы-ламой, двинулись в Тибет. Начался второй период нашего путешествия, более интересный как по самому характеру впереди лежавших местностей, так и по их совершенной неизвестности.

Результаты первого периода путешествия. Если же подвести итог первому, только что завершенному, периоду нашей экспедиции, то, откровенно говоря, мало у нас осталось отрадных о нем воспоминаний. Пустыня залегла сплошь от Зайсана до [хребта] Бурхан-Будда, более чем на две тысячи верст*. На всем этом пространстве мы только однажды, именно на Тянь-шане, встретили настоящий лес, в котором провели сутки. Понятно, что при таких условиях местностей, нами пройденных, в них не слишком обильна была научная добыча как среди царства растительного, так и среди царства животного. За пять весенних и летних месяцев нами наблюдалось 43 вида млекопитающих и 201 вид птиц; тех и других собрано в коллекцию около 600 экземпляров. Пресмыкающихся добыто было довольно много, но рыбы найдены только в реках Урунгу и Баян-голе. В гербарий собрано было 406 видов растений. Кроме того, по всему пройденному пути, интересному в особенности от Хами до Бурхан-Будда, где еще ни разу не проходил кто-либо из европейцев, добыто много данных, чисто географических: глазомерная съемка пути, несколько определений широты, барометрические измерения высот и метеорологические наблюдения. Этнографические же исследования вообще были скудны, так как по пути мы встречали почти сплошь бесплодную пустыню, за исключением лишь оазисов Хамийского и Сачжеуского да немногих местностей Северного Цайдама.

О Тибете вообще. – Его малоизвестность. – Тому причины. – Различные части Тибета. – Окрайние горы северной половины этой страны. – Куэн-люнь. – Внутреннее плато. – Хребты на нем. – Их общий характер. – Равнины. – Озера и реки. – Климат. – Флора. – Фауна: млекопитающие; птицы; пресмыкающиеся и земноводные; рыбы. – Минеральное царство. – Жители