здесь бивуака зимой 1877 г. Несмотря на то что с тех пор минуло уже восемь лет, еще хорошо сохранились следы нашей юрты и лежбищ верблюдов; целы были уголья нашего костра и даже оставшиеся тогда лишние дрова.
Почва равнины, по которой мы затем шли, состоит из гальки, лёсса и песка, рыхло насыпанных; местами валяются камни, обделанные бурями в разные причудливые формы, как, например, седел, башмаков, блюдец и т. п. Иногда встречаются протянувшиеся от гор русла, обозначающие собой направление редких дождевых потоков. Сама равнина бесплодна; лишь в районе, ближайшем к горам, врассыпную растут корявые кусты саксаула, Calligonum, Reaumuria и Ephedra [джузгун, реамюрия, хвойник]. Тропинка хорошо наезжена и притом часто обозначена сложенными из камней кучами «обо», иногда весьма большими.
На ключе Ащи-булак, вода которого горько-соленая, мы спустились уже до уровня Лоб-нора, т. е. на 2600 футов абсолютной высоты. Так низко не были от самой Кяхты. Нечего говорить, что теперь стало теплее, хотя в нынешнем году зима на Лоб-норе стояла холодная и даже на несколько дней выпадал снег. До сих пор еще лежали, в укрытых от солнца местах, занесенные лёссовой пылью, снежные сугробики.
От Ащи-булака мы прошли сначала 10 верст до южного берега Лоб-нора, а затем 27 верст вдоль по этому берегу. Местность здесь отвратительная – голый солончак, взъерошенный на своей поверхности, словно застывшие волны. Такая полоса, бывшее дно озера, облегает верст на десять в ширину южный берег Лоб-нора в местности, нами пройденной; к востоку же, вероятно, значительно расширяется. На самом Лоб-норе еще лежал теперь сплошной лед более фута толщиной. Замерзшая полоса чистой, не поросшей тростником воды, протянувшаяся вдоль южного берега названного озера и имевшая в 1877 г. от 1 до 3 верст в ширину, ныне стала более чем наполовину уже вследствие общего уменьшения воды в Лоб-норе. Здесь мы теперь радостно увидели первых вестников ранней весны – небольшое стадо уток и две стайки лебедей. Люди же еще не показывались, хотя по временам из тростников озера поднимался дым, обозначавший присутствие жилья человеческого. Как оказалось потом, лобнорцы вскоре нас заметили, но, не зная, кто идет к ним, попрятались в тростниках. Подозревая это, я послал с последней ночевки вперед переводчика Абдула и урядника Иринчинова (бывших со мной в 1877 г. на Лоб-норе) в д. Абдал, резиденцию лобнорского правителя Кунчикан-бека. Посланные нашли названную деревню совершенно пустой; только после громких приглашений нашего переводчика жители вылезли из тростников. Узнав, в чем дело, они весьма нам обрадовались, поспешно поехали навстречу и даже вынесли только что испеченный хлеб. В сопровождении этой свиты мы сделали еще несколько верст и около полудня 28 января 1885 г. раскинули свою стоянку возле д. Новый Абдал, лежащей в четырех верстах западнее старого Абдала, где мы бивуакировали всю весну 1877 г.
С выходом теперь на Лоб-нор замкнулась третья линия моих путей по Центральной Азии. Все они ведут в Тибет от разных пунктов нашей с Китаем границы: первый направляется из Кяхты чрез Ургу, Ала-шань, Гань-су, Куку-нор и Цайдам; второй – из Кульджи чрез Юлдус, Курлю, Лоб-нор и Гас; третий – из Зайсана чрез Хами, Са-чжеу и Цайдам. Наконец, в том же 1885 г. прибавлен был нами четвертый путь, также в Тибет из пределов Семиречья, чрез Аксу и Хотан.
Глава седьмая
Лоб-нор и нижний Тарим
Хотя по китайским описаниям[782] известно было, что р. Тарим собирает в себя воды главнейших рек обширной котловины Восточного Туркестана и впадает в оз. Лоб-нор, но положение этого озера и направление к нему нижнего Тарима показывались на китайской карте, а с нее скопированы были и на карты европейские, совершенно неверно. Мало того, даже громадный Алтын-таг, стоящий вблизи южного берега Лоб-нора и протянувшийся на восток к г. Са-чжеу, а на запад, в связи с другими хребтами, к гг. Кэрии и Хотану, был совершенно неизвестен,[783] несмотря на то что вдоль всех этих гор еще в глубокой древности пролегал оживленный караванный путь в Китай. Относительно природы рассматриваемой местности, т. е. о ее климате, флоре и фауне, также не имелось почти никаких сведений. Мне лично выпала счастливая доля быть первым, после венецианца Марко Поло, европейцем – очевидцем и исследователем таинственного Лоб-нора с нижним Таримом, как равно неведомых местностей, лежащих отсюда к юго-западу до Хотана. Последний путь пройден в нынешнее наше путешествие. На Лоб-норе же и Тариме я был впервые в конце 1876 г. и в первой трети 1877 г. во время своего второго путешествия по Центральной Азии.[784]
Бегло вспоминая об этом путешествии, скажу, что исходным нашим пунктом был тогда временно принадлежавший России г. Кульджа. Отсюда мы выступили, в числе 9 человек[785] с 24 караванными верблюдами, в половине августа 1876 г. и, пройдя вверх по долинам рек Иро и Кунгеса, а затем вдоль по Малому Юлдусу через Тянь-шань, спустились в половине октября в долину Хайду-гола близ г. Карашара. Очутившись таким образом во владениях кашгарского Якуб-бека, мы тотчас же попали здесь под самый строгий надзор, который почти не прекращался во все время нашего шестимесячного пребывания в пределах Джитышара.[786] Однако Якуб-бек, занятый в это время усиленными приготовлениями к борьбе с китайцами и не желавший ради того делать что-либо неприятное русским – тем более, что тогдашний генерал-губернатор нашего Туркестана К. П. Кауфман письменно просил оказать мне содействие, – не воспрепятствовал нашему движению на Лоб-нор. Счастливым случаем напали мы сверх того на одного из близких к владетелю Джитышара людей – Заман-бека, выходца из нашего Закавказья. Этот Заман-бек назначен был сопутствовать нам на Лоб-нор и насколько мог постоянно действовал в нашу пользу. Тем не менее мы были почти всегда изолированы от местного населения и окружены постоянным шпионством со стороны других клевретов [приспешников Якуб-бека]. Научные исследования, в особенности этнографические изыскания, весьма много через то тормозились, иногда совершенно были невозможны. Так, даже я не делал в передний путь съемки, чтобы не возбудить излишних подозрений. Притом нас повели сначала самой трудной дорогой, вероятно, с целью заставить добровольно вернуться. Однако наружно нам оказывался известный почет и, по азиатскому обычаю, отпускалась безденежно провизия; снабжены были также свежими верблюдами взамен уставших из нашего каравана.
Перейдя из долины Хайду-гола в г. Курля, мы выступили отсюда 4 ноября к Лоб-нору. Сначала следовали 85 верст до Тарима; на этом пути дважды переправлялись с верблюдами вплавь через реки Конче-дарья и Инчике-дарья. Дальнейший путь наш лежал по левому берегу Тарима до переправы через него, называемой Айрылган. На этом пространстве изредка встречались поселения туземцев; пришлось также переправляться (на плоту) через значительный рукав Тарима – Кюк-ала-дарья, в который вскоре впадает р. Конче-дарья. Самый же рукав соединяется вновь с Таримом возле названной переправы, за которой мы шли по правому берегу Тарима почти до самого впадения его в оз. Кара-буран. Затем, минуя совершенно против воли, названное озеро, а вместе с ним и Лоб-нор, мы спустились еще верст 40 к югу до д. Чархалык, где наши спутники нашли для себя удобным зимовать. Оставив большую часть багажа, переводчика и трех казаков в том же Чархалыке, я налегке предпринял в конце декабря экскурсию к западу в горы Алтын-таг, чтобы познакомиться с этим хребтом и убить дикого верблюда. Последнее не удалось,[787] но местность мы осмотрели более чем на 250 верст по пути от Чархалыка к оазису Са-чжеу. Вернувшись в начале февраля 1877 г. к Лоб-нору, мы пробыли здесь до последней трети марта, наблюдая весенний пролет птиц; затем прежним путем направились вверх по Тариму и 23 апреля прибыли в г. Курлю. Здесь я имел свидание с Якуб-беком, который принял меня весьма ласково и любезно. Несомненно, что влияние Заман-бека много помогло такому настроению этого коварного, но вместе с тем весьма замечательного человека. Звезда его была теперь уже на закате. Через три недели после нашего свидания Якуб-бек скончался скоропостижно.[788] Вслед
