окаймленная горами, равнина. Невыгодно было нам лишь то, что по этой равнине протягивалось несколько параллельных прежних береговых валов от 10 до 15 футов высотой. Тангутский разъезд теперь показался опять вблизи нас; сделан был по нему выстрел, но безуспешно.
Между тем вся шайка разбойников, приблизившись к нам на расстояние около версты, с громким гиканьем бросилась в атаку. Гулко застучали по влажной глинистой почве копыта коней, частоколом замелькали длинные пики всадников, по встречному ветру развевались их суконные плащи и длинные черные волосы… Словно туча, неслась на нас эта орда дикая, кровожадная… С каждым мгновением резче и резче выделялись силуэты коней и всадников… А на другой стороне, впереди своего бивуака, молча с прицеленными винтовками, стояла наша маленькая кучка – 14 человек, для которых теперь не было иного исхода, как смерть или победа…
Когда расстояние между нами и разбойниками сократилось до 500 шагов, я скомандовал «пли», и полетел наш первый залп; затем началась учащенная пальба. Однако тангуты продолжали скакать как ни в чем не бывало. Их командир скакал несколько влево от шайки берегом самого озера и, ободряя своих подчиненных, громко кричал (как нам потом переводил китаец): «Бросайтесь, бросайтесь, с нами Бог (курьезно), он нам поможет!» Через несколько мгновений лошадь под этим командиром была убита, и сам он, вероятно раненый, согнувшись побежал назад. Тогда вся шайка, не доскакавши до нас менее двухсот шагов, сразу повернула вправо и скрылась за ближайший увал. Там разбойники спешились и открыли в нас пальбу на расстоянии около 300 шагов. Мы же не могли стрелять в закрытых увалом тангутов. Тогда я решил наудалую штурмом выбить их из этой засады. Все равно тангуты могли нас перестрелять на совершенно открытой местности или, ободрившись нашей нерешительностью, снова броситься в атаку. Теперь же роли выгодно для нас переменялись – мы сами шли на разбойников и такой дерзостью искупали свою малочисленность.
Оставив для прикрытия бивуака поручика Роборовского с пятью казаками, с остальными семью я отправился выбивать тангутов. Эти последние, увидев, что мы бежим к ним, открыли по нам частую пальбу, которая затем вдруг стихла. Когда же первый из нас, именно урядник Телешов, взбежал на увал, то оказалось, что разбойники бросили свою отличную позицию, чтобы успеть вовремя сесть на коней. Конечно, при этом произошла немалая суматоха, пользуясь которой мы открыли с занятого теперь увала пальбу в кучу разбойников и убили нескольких. Но, как и прежде, тангуты подхватывали на всем скаку почти всех погибших или раненых товарищей и увозили их с собой.
Отбитые с ближайшей к нам позиции, разбойники скрылись за следующий увал. Тогда, воспользовавшись несколькими свободными минутами, мы живо протерли смоченными тряпками закоптелые, сильно нагревшиеся стволы своих винтовок и пополнили запас патронов. Их принес к нам на увал переводчик-китаец, тот самый, который, при первом ночном нападении, забился в палатке под войлоки и долго не выходил оттуда. Теперь же он набрался храбрости и, кроме патронов, притащил ведро воды для питья.
Засевшие на втором увале тангуты вскоре открыли опять по нам стрельбу. Пришлось их снова выбивать. Но нельзя было оставить и занятый увал, иначе мы могли быть отрезанными от своего бивуака. Тогда я остался сам-третей на этом увале и послал вольноопределяющегося Козлова с четырьмя казаками вперед и несколько в сторону, на небольшую горку, откуда пальбой берданок разбойники вскоре были прогнаны из новой своей засады. Между тем часть шайки, человек около 50, полагая, что наш бивуак оставлен без прикрытия, бросились туда, но были встречены пальбой оставленных людей и отбиты. Тогда, видя всюду неудачу, тангуты начали отступать к горам, останавливаясь, где можно за бугорками и небольшими увалами. Мы провожали негодяев пальбой, пока только могли долетать пули берданок. Наконец, вся орда выбралась из сферы наших выстрелов и, собравшись в кучу, остановилась, вероятно, для перевязки раненых. В это время выехала из гор новая партия человек в пятьдесят, вероятно остававшихся на бивуаке; они присоединились теперь к своим товарищам. Мы оставались на прежних позициях – я с семью казаками на увале, Роборовский с пятью на бивуаке, ожидая нового нападения. Но тангуты, простояв еще немного, направились в наступавшие уже сумерки в горы тем самым ущельем, которым выехали. Когда разбойники скрылись, мы вернулись на свой бивуак. Здесь оказалась раненой одна лошадь, которой тангутская пуля попала в ногу. Все же мы опять уцелели. Стычка продолжалась более двух часов, и за это время мы выпустили около 800 патронов. Разбойников было убито и ранено, по нашему общему заключению, до 30 человек.
Но испытания наши еще не кончились. С большим вероятием можно было рассчитывать, что тангуты попробуют атаковать нас ночью, и мы продежурили ее напролет, усевшись в две кучки на обоих флангах своего бивуака. Начавшийся вскоре дождь лил почти не переставая, тьма стояла кромешная. Однако разбойники так были удовольствованы днем, что не решились сделать ночное нападение, которое давало им большие шансы, избавляя от губительного действия наших винтовок на значительном расстоянии.
Утром дождь еще более усилился, и нам пришлось поневоле не трогаться с места. Вперемежку непогоды показывались разбойничьи разъезды по горам. К полудню немного разъяснело. В это время с противоположной вчерашнему нападению стороны нашего бивуака опять появились тангуты. Несколько человек их направилось прямо к нам. Мы уже чуть было не открыли стрельбу, как эти новые тангуты начали махать своими шляпами и вслед за тем подъехали поближе. Весь отряд наш стоял наготове, подозревая обман. Но оказалось, что то были передовые большого каравана, который следовал сзади на 500 вьючных яках. Везли они на р. Ды-чю покупки (дзамба, рис, просо, чай, табак и пр.), сделанные в Синине. Вскоре пришел и сам караван, при котором следовало около 160 тангутов, вооруженных фитильными ружьями, саблями и частью стрелами. Нашлись даже знакомые нашего китайца-переводчика. Узнав о близости разбойников и о вчерашнем на нас нападении, караванные тангуты, которых также грабят голыки, сильно струсили и послали на ближайшие горы разъезды.
Важную вещь сообщили нам прибывшие тангуты, именно, что на верблюдах теперь в большую воду невозможно переправиться через Желтую реку по выходе ее из оз. Русского. Караванные яки перебрались через ту же реку вплавь. Ввиду такого обстоятельства нам пришлось отказаться от прежнего намерения пройти северным берегом обеих больших рек. Удачно было и то, что, кроме снятого южного берега, общая фигура оз. Русского, приблизительный выход из него Желтой реки, абсолютная высота и пр. были уже определены; южный же берег оз. Экспедиции мы могли снять при возвратном теперь пути, как равно определить засечками главные пункты северного берега того же озера.
На пятые сутки вышли мы к южному берегу оз. Экспедиции. Окрестности здесь менее плодородны, чем на оз. Русском, хотя все-таки пастбища хорошие. Мутная вода р. Салома резкой, широкой полосой проходит вдоль всего берега; за ней виднеется чистая, зеленоватая вода самого озера. Даже после бури эти воды не перемешиваются.
Водяных птиц на оз. Экспедиции также много. По небольшим береговым болотам изредка гнездятся и черношейные журавли (Grus nigricollis). Мы поймали 24 июля пару молодых этого вида еще в пуху, несмотря на близкий конец лета для здешних местностей. Вероятно, то был вторичный, поздний вывод; яйца же первой кладки погибли от весенних холодов. Такое явление, конечно, здесь обыденно, чем, мне кажется, и можно объяснить сравнительную редкость названных журавлей, никем не преследуемых в районе их распространения, исключительно по высокому Тибетскому нагорью.
Два дня шли мы берегом оз. Экспедиции и затем направились к месту прежней переправы через р. Салома. Сносная погода, побаловавшая нас несколько дней, теперь опять закрутила по-прежнему. Падал не только дождь, но даже и снег, как зимой; по утрам же морозило. Впрочем, в Северо-Восточном Тибете такое состояние погоды летом нормальное, о чем свидетельствуют и наши здесь метеорологические наблюдения.
