других частей нашей планеты, но обыкновенно не в такой сильной и постоянной напряженности, как в местностях описываемых.

Охота на медведя. Целые дни проводили мы в горах Цаганобо на охоте за уларами и куку-яманами. Сверх того, мне удалось убить новооткрытого в Тибете медведя (Ursus lagomyiarius). Случилось это таким образом.

Охотясь за уларами в ближайших к нашей стоянке скалах, Ф. Л. Эклон случайно вспугнул с зимней лежки медведя, но стрелять его не мог, так как ходил с дробовиком. На следующее утро мы вчетвером (я, Эклон, Коломейцев и Урусов) отправились на поиски за тем же медведем. На прежнем месте его не оказалось. Тогда мы решили рассыпаться по окрестным горам и искать медведя, того или другого, наудачу. Для себя я выбрал лучший район и полез вверх по россыпи. Подъем был чрезвычайно крутой, так что приходилось отдыхать через каждые 10–20 шагов; холодный ветер и мороз довершали трудности. Местами на скудных лужайках кормились улары, как нарочно подпускавшие к себе очень близко, но теперь на эту мелочь не обращалось внимания; все помыслы устремлены были на отыскание медведя. Однако зверя нигде не оказывалось, несмотря на то, что я лазил во все встречавшиеся по пути пещерки и прилежно осматривал в бинокль дальние скалы. Так прошло часа два или три, пока, наконец, я поднялся на самый гребень гор. Здесь выскочило стадо куку-яманов, в которых я и пустил из своего штуцера две пули; одна из них перебила ногу самке. Та сначала было залегла, затем снова вскочила и отлично взобралась на скалы, лежавшие еще выше. Туда же убежало все стадо, а за ним полез и я. Поднявшись опять сотни на две шагов, я начал осматривать новое открывшееся передо мною ущелье и сразу заметил, шагах в пятистах ниже, вправо от себя, лежавшего под скалой зверя, которого, вследствие его светлой окраски, принял сначала за тибетского волка. Затем в бинокль разглядел, что это был медведь, вылезший с своей зимней лежки в пещере погреться на солнце. Радостно забилось мое сердце при таком открытии. Но вместе с тем явилось и опасение, чтобы зверь не ушел ранее того, как я подойду к нему в меру меткого выстрела. Местность же не позволяла сделать обход; необходимо было спускаться по россыпи на глазах медведя. Так я и сделал. Держа наготове свой штуцер, чтобы стрелять хотя наудачу, если зверь вздумает уходить, я полез книзу по противоположной стороне ущелья. Камни-осыпи с шумом катились при каждом моем шаге; но медведь никем не пуганный и, быть может, никогда еще не видавший человека, продолжал спокойно лежать, изредка только поворачивая голову в мою сторону. Наконец я спустился до того места, откуда мог направиться к зверю незамеченным, пользуясь скалой, стоявшей между мной и медведем. Добравшись до этой скалы, я осторожно выглянул из-за нее и увидел, что медведь лежит на прежнем месте, в расстоянии, однако, еще более двухсот шагов, но ближе подкрасться было невозможно; я решил стрелять отсюда. Положив штуцер на выступ скалы и хорошенько прицелившись, я спустил курок. Грянул выстрел, затем другой – и медведь, убитый наповал, успел лишь немного вдвинуться в свою пещеру; между тем я вложил в штуцер новые патроны и послал еще два выстрела. Затем, видя, что зверь не шевелится, направился к нему все по той же россыпи, по которой при всем нетерпении спешно итти было невозможно; наконец я добрался до пещеры, у входа в которую лежал убитый медведь, оказавшийся великолепным экземпляром. Полюбовавшись зверем, я приступил к обдиранию шкуры, но явился Эклон, ходивший невдалеке, и мы вдвоем живо сняли кожу, не забыли также взять сало, которого, впрочем, оказалось немного; затем с тяжелой ношей стали спускаться вниз опять по россыпям, которыми почти сплошь усеян весь верхний пояс здешних гор. При выходе из них встретили возвращавшегося с пустыми руками солдата Урусова, передали ему свою добычу и втроем вернулись к бивуаку, где, конечно, еще долго рассказывались подробности удачной охоты.

Новый наш путь. От гор Цаган-обо мы свернули влево с нашего прежнего пути и направились далее тайджинерской дорогой. Помимо удобства движения через избранные перевалы, путь этот пролегал на протяжении более 500 верст по новым для нас местностям; сверх того мы раньше попадали в сравнительно теплый Цайдам. Необходимо было спешить, так как наши верблюды слабели с каждым днем, а запасы провизии истощались, за исключением одного мяса, которого можно было добыть охотой сколько угодно.

Новый путь лежал до перевала через Куку-шили невдалеке от старого и почти параллельно ему. Сначала мы обогнули горы Цаган-обо с западного их конца, а затем, поперек широкой равнины, направились к хребту Думбуре. Перевал здесь имеет 16 000 футов абсолютной высоты; подъем и спуск весьма пологи; но движение караванов затрудняется обилием мото-шириков.

Нахальство тибетских хищников. В южной окраине гор Думбуре мне удалось убить отличного яка, вполне годного для коллекции. Так как дело это было на закате солнца и притом довольно далеко от нашего бивуака, то я оставил зверя на месте до завтра, с тем чтобы ранним утром снять шкуру. Последняя была для нас необходима, ибо до сих пор мы еще не взяли в свою коллекцию ни одного яка – то не хотелось понапрасну таскать подобную тяжесть, то выбирали все лучшие и лучшие экземпляры. К большому огорчению и на этот раз мы не попользовались добычей, так как ночью волки совершенно испортили шкуру. Вообще в Тибете охотнику почти невозможно уберечь свою добычу от пернатых и четвероногих хищников. Не только убитый и оставленный в поле, но даже спрятанный зверь будет живо разыскан и съеден. Тут прежде всего помогают вороны, которые обыкновенно следят за охотником; за ними являются грифы и волки. Притом эти хищники не дают спуску и друг другу: ворон ест мертвого ворона, гриф – мертвого грифа. Во всем Северном Тибете, несмотря на баснословное обилье зверей, лишь случайно, в редкость, можно встретить труп животного или уцелевший скелет. Валяются только во множестве рога антилоп, черепа куланов да головы или копыта диких яков, которых не могут одолеть ни волчьи, ни медвежьи зубы.

В тех же горах Думбуре казак Калмынин убил отличный экземпляр архара, или белогрудого аргали (Ovis hodgsoni).

Белогрудый аргали. Этот красивый зверь, помеченный на приложенном рисунке под сомнительным видовым названием,[427] встречается во всем Северном Тибете и, сколько кажется, исключительно здесь преобладает, по крайней мере в местностях, нами исследованных. Образ жизни и привычки описываемого архара уже прежде изложены мной;[428] прибавлять нового нечего. Скажу только, что в Северном Тибете белогрудый аргали встречался нам обыкновенно изредка, вплоть до Тан-ла; но на самом этом плато не найден.

Климат декабря. Между тем наступил конец декабря, который весь был проведен нами в южной половине Северно-Тибетского плато. В общем месяц этот, вероятно, был здесь самый холодный, морозы на восходе солнца 26 раз переходили за 20 °C, в том числе 6 раз превышали 30 °C; minimum температуры равнялся -33,5 °C. Бури случались часто (всего 14), по-прежнему с запада и реже с юго-запада; притом сила этих бурь теперь усугубилась. Как обыкновенно, они начинались перед полуднем или вскоре после него и приносили тучи пыли, которая, если день был ясный, успевала ранее нагреться солнцем и в свою очередь достаточно нагревала атмосферу. Однако в течение описываемого месяца, при наблюдениях в 1 час пополудни, термометр ни разу не показывал выше нуля.

Противоположно ноябрю погода в декабре часто стояла облачная; ясных дней считалось 14, да и из них 6 дней были ясны лишь наполовину.[429] Снег падал 7 раз, но всегда в ничтожном количестве. Вообще в течение всего декабря почва Северного Тибета была свободна от зимнего покрова. Даже тот снег, который выпал здесь в начале октября и еще месяц спустя сплошь укрывал северные склоны гор вверх от 15 000 футов, почти совсем исчез в декабре. Уничтожился он, как было сказано, от наносной пыли и действия на нее солнечных лучей; частью же и прямо испарился в здешнем сухом воздухе.

Переход до хребта Марко Поло. Встретив новый 1880 год в северной окраине хребта Думбуре и переночевав на другой день на верховье р. Хапчик-улан-мурени, вода которой, как и в Думбуре-голе, соленая,[430] мы пошли далее, но, отойдя только шесть верст от бивуака, вновь остановились. Причиной этому было то обстоятельство, что мне удалось с помощью наших собак убить двух отличных яков, одного старого, другого молодого. Оба зверя упали в расстоянии не более двухсот шагов друг от друга, а так как местность здесь изобиловала водой и кормом, то мы тотчас же остановились с целью исключительно заняться препарировкой убитых животных. На эту операцию потребовался целый день, который, по счастью, был тихий и довольно теплый.

Назавтра обе тяжелые, ночью замерзшие, шкуры прибавили немало клади нашим бедным, почти вконец