Уилла недоуменно нахмурилась:
— На что ты намекал? Кто ему там нужен?
— Твоя старшая сестренка, от которой так вкусно пахнет духами.
Уилла фыркнула, отнесла тарелку в раковину.
— Голливудская девчонка? Думаю, Нэйт не такой болван.
— Ты не представляешь, как действуют на мужчину запахи. Ты почему мясо не доела?
— Аппетита нет. — Она с любопытством уставилась на Бена. — Так вот вы на что клюете? На дорогие духи?
— Что ж, дорогие духи не помешают. — Он откинулся на спинку стула. — Хотя, с моей точки зрения, если у женщины хорошая кожа, то мыла вполне достаточно. Женщина — существо могучее и загадочное. — Он отпил из кружки, глядя на Уиллу исподлобья. — Хотя ты, конечно, знаешь это и без меня.
— У нас на ранчо неважно, какого ты пола. Лишь бы работал.
— Ага, как бы не так. Когда ты проходишь мимо юного Билли, у него глаза на лоб лезут.
Уилла улыбнулась, потому что это было сущей правдой.
— Мальчишке восемнадцать лет. Ему достаточно услышать слово «грудь», и он весь бледнеет. Ничего, подрастет — перебесится.
— Жаль, если перебесится.
Уилла уселась, закинула ногу на ногу и посмотрела на Бена дружелюбнее, чем раньше.
— Не представляю, как вы, мужчины, с этим справляетесь. Вся ваша личность, вся ваша романтика болтается между ног.
— Не говори, мы ужасно мучаемся. Может, сядешь поближе и спокойно допьешь свой кофе?
— У меня работы полно.
— Я только и слышу от тебя про работу и ни про что другое. — Он взял ее кружку, приблизился, встал рядом. — Ты только работаешь, работаешь, работаешь и ничего не ешь. Смотри, надорвешься. — Бен взял ее двумя пальцами за подбородок и посмотрел ей в глаза. — Личико-то совсем осунулось. А ведь неплохое личико.
— Что-то ты в последнее время стал много руки распускать. — Она отдернула голову, стараясь сохранить хладнокровие. — Что с тобой творится, Маккиннон?
— Ничего.
Он коснулся пальцем ее губ, обрисовал контур рта. «Хорошая форма, — подумал Бен. — С удовольствием откусил бы кусочек».
— А вот у тебя, по-моему, проблемы. Я смотрю, ты в последнее время стала какая-то дерганая. Раньше была просто стерва, а теперь как с цепи сорвалась.
— С тобой я всегда одинаковая.
— Это уж точно. — Он придвинулся, зажав ее в угол. — Знаешь, что я думаю, Уилл?
Она подумала, что у него ужасно широкие плечи. Что-то она слишком много внимания стала уделять его фигуре…
— Мне неинтересно, о чем ты думаешь.
У Бена была хорошая память и здоровые инстинкты, поэтому он чуть повернулся, чтобы снова не получить коленом по яйцам.
— А я все-таки скажу.
Его рука коснулась ее распущенных волос.
— Ты пахнешь мылом, как раз так, как мне нравится. Вот я стою рядом, совсем близко, и чувствую этот запах. А если пододвинусь еще чуть-чуть…
— Дальше уже некуда.
— Какие у тебя волосы — длинные, мягкие, как шелк. — Уилла подалась назад. — И сердце у тебя бьется. Смотри, как на шее жилка пульсирует. — Он коснулся пальцем ее шеи. — Того и гляди кожа лопнет.
Уилла чувствовала, что и в самом деле задыхается.
— Ты действуешь мне на нервы, Бен, — пролепетала она, надеясь, что ее голос не дрожит.
— Я не действую тебе на нервы, я тебя соблазняю, — промурлыкал он. Улыбка у него была такая уверенная, неторопливая.
Уилла вся задрожала.
— Я тебя соблазняю, а ты меня боишься. Но деваться тебе некуда.
— Отстань от меня! — жалобно вскрикнула она, упершись ему в грудь руками.
— Ну уж нет. — Он крепко взял ее за волосы.
— Ты ведь сам говорил, что я тебе не нужна.
Что я такое несу? — в панике подумала Уилла. Внутри у нее творилось нечто невообразимое — туман, головокружение, полная сумятица в мыслях.
— Я знаю, ты все это делаешь, просто чтобы позлить меня.
— Мало ли что я сказал. Я ошибался. На самом деле ты мне нужна до чрезвычайности, а я нужен тебе. Я был зол, вот и брякнул, что пришло в голову. Признайся, что ты меня боишься.
— И вовсе я тебя не боюсь.
Но ей было очень страшно. Не из-за Бена — из-за себя.
— Докажи. — Его зеленые глаза смотрели на нее в упор. — Покажи, какая ты смелая.
— Ну хорошо же.
Приняв вызов, она тоже схватила его за волосы, притянула к себе и впилась ему в губы поцелуем.
«У него такой же рот, как у Зака, — подумала Уилла, — губы сочные, но твердые». Однако на этом сходство заканчивалось. Девичьи поцелуи с Заком не шли ни в какое сравнение с тем, что происходило сейчас. Поцелуй получился жарким, нетерпеливым, страстным.
Краешек стола впивался ей в спину, но Уилла этого не чувствовала. Ее пальцы крепко вцепились Бену в волосы, а голова закружилась от терпкого мужского вкуса и запаха.
Бен сумел воспользоваться моментом. Он чувствовал, как ее тело трепещет в его руках. Но и с ним происходило что-то непонятное. Когда целуешься с женщиной, губы у нее бывают или горячие, или холодные. А у Уиллы они были одновременно леденящими и обжигающими. Бен знал, что Уилла — женщина сильная, но во время поцелуя обнаружил в ней и мощь, и женскую слабость. А кроме того — яростный накал страсти, обрушившейся на него огненной лавиной.
— Черт бы тебя побрал. — Он отшатнулся, посмотрел в ее затуманенные, испуганные глаза. — Провались оно все пропадом.
И снова впился в ее губы.
Уилла застонала — глухо, гортанно, и Бену захотелось проникнуть в самую глубь ее естества — туда, где родился этот чудесный звук. Уилла крепко обхватила его голову руками, прижалась к нему всем телом.
Бен сомкнул пальцы на ее груди, такой твердой и упругой. Потом нетерпеливо расстегнул ее фланелевую рубашку, чтобы добраться до кожи.
Ощутив прикосновение его мозолистой, сильной руки, Уилла обмякла, у нее подкосились ноги, а палец Бена поглаживал ее сосок, и эти ритмичные движения пронизывали ее тело разрядами электрического тока.
Уилла упала бы, если б не его объятия. Бен ощутил внезапную податливость ее тела, и это возбудило его еще больше.
— Нужно довести дело до конца, — прошептал он, накрывая ее грудь ладонью. — Конечно, соблазнительно было бы заняться любовью прямо здесь, на кухне, но, боюсь, Бесс может войти.
— Отвали, — прошептала она, задыхаясь. — Мне дышать трудно.
— Мне тоже. Ничего, отдышимся попозже. — Он поцеловал ее в подбородок. — Поехали со мной, Уилла. Я хочу, чтобы ты стала моей.
— А я этого не хочу.
Она высвободилась, оперлась о стол, чтобы не упасть. Нужно было собраться с мыслями, но мозг отказывался повиноваться.