исключением отрицания двойного исхождения Св. Духа, он мог быть написан и римским богословом. Раздоры продолжились. В 1641 г. господарь Молдавии Василий Лупул, несговорчивый албанский делец, который пытался восстановить порядок в патриарших финансах, написал умоляющее письмо к епископам с просьбой прекратить свои раздоры. В мае 1642 г. Парфений созвал собор, на котором «Исповедание веры» Кирилла было исследовано статья за статьей, и некоторые статьи были осуждены. Чтобы умиротворить некоторых сторонников Кирилла, Парфений издал документ, поддержанный иезуитом Скаргой, в котором предполагалось, что Кирилл выказывал симпатии Риму. Последующие соборы повторили это обвинение. Самый замечательный из богословов XVII в. был осужден как распространитель ереси.[455]

Его ученики рассеялись. Коридаллевс благодаря своей речи был назначен митрополитом Навпакта и Арты; но вскоре он был низложен и вернулся к частной жизни. Его ученик Нафанаил Конопиос поспешно уехал в Англию. Мелетий Пантогалос, которого Кирилл назначил митрополитом Ефесским, был низложен Парфением I и уехал из Константинополя раньше подписания документа об осуждении его друга. Он был близко знаком с ван Хаагом и Антуаном Леже, потому он отправился в Голландию учиться в Лейденском университете. Там он был хорошо принят, особенно после подписания акта в поддержку сочинений Кирилла. В 1645 г. он намеревался вернуться в Константинополь, вооружившись письмами и рекомендацией голландских Генеральных Штатов; во время своего путешествия он, однако, умер. В Лейдене к нему присоединился кефаллонец Иерофей, игумен Сисийский и друг Никодима Метаксаса, который был определен в Кефаллонию после разгрома типографии. Иерофей никогда не встречался с Кириллом, но, вероятно, подружился с ван Хаагом во время посещения Константинополя после смерти Кирилла. В 1643 г. он отправился в Венецию, тщетно пытаясь собрать средства для восстановления своего монастыря, разрушенного землетрясением. Из Венеции он решил отправиться в Голландию, где оставался до 1651 г., не считая путешествия в Англию. В Голландии он перевел на греческий язык несколько кальвинистских богословских сочинений, с которыми полностью соглашался. Впоследствии он провел несколько лет в Женеве и в 1658 г. вернулся в свой монастырь в Кефаллонию, где и умер ранее 1664 г. Вероятно, он вовсе не пострадал за свои взгляды; но его сочинения совсем не имели распространения на Востоке.[456]

Кирилл Лукарис потерпел неудачу. Он вовлек свою Церковь в распрю, которая привела ее к изданию постулатов веры, отличных от его собственных, но почти столь же спорных. Он только предпринял попытку привести Православную Церковь в соответствие с более жизнеспособными Церквами Запада. Лютеранский евангелизм мало подходил греческому темпераменту; кроме того, англиканство не могло предложить ничего важного. Лютеранская и англиканская инициативы не встретили никакого отклика. Но тяжелый, логический интеллектуализм кальвинизма привлек к себе реалистическую, рассудочную сторону греческого характера. Если бы Кирилл достиг своей цели, то интеллектуальный уровень Православной Церкви несомненно бы повысился, и многие из ее мрачных черт последующего времени были бы преодолены. Но греческий характер имел и другую сторону, а именно — любовь к таинственному. Грек в равной степени мистик и интеллектуал; Православная Церковь черпала свою силу в прежней мистической традиции. Сила ее выживания в мировых перипетиях лежит в основном в ее восприятии трансцедентного таинства Божества. Этого Кирилл никогда не понимал. Для него и его последователей апофатический подход вел только к невежеству и застою. Он не мог оценить поддерживающую силу традиции. Женевская логика столь же мало подходила для решения проблем православия, как и дисциплинированное законничество Рима.

Несмотря на то, что учение Виттенберга или Женевы не могло быть приемлемым для православия, была на Западе одна Церковь, с которой, казалось, у них было много общего. Церковь в Англии отрицала власть Рима, но сохранила апостольское преемство. Она верила в равенство епископов по благодати. Она следовала обряду, который содержал в себе многое, что было традиционным и знакомым на Востоке. Ее отношение к мирянам, которым разрешалось причастие под двумя видами и участие в соборах Церкви, было сродни восточной традиции, так же как и ее готовность рассматривать монарха как главу христианского общества. Более того, она почти в такой же мере не спешила произносить определенные мнения по вопросам вероучения, как и большинство богословов апофатической школы, хотя их мотивы были иными.

Тем не менее, прошло почти столетие после английской Реформации, прежде чем обе Церкви вступили в контакт. Немногие греки доходили до Англии, за исключением купцов (их называли estradiots, эстрадиотами), таких как Никандр Нуций из Корфу, людей, которые, как правило, были склонны к беззаконию, особенно воровству. [457] В конце XV в. страну посетили два выдающихся ученых–эмигранта из Константинополя, Иоанн Аргиропул и Андроник Каллист, но им не понравился климат, и они вскоре уехали. Секретарь Вильяма Вэйнфлита, Иммануил Константинопольский, приехал раньше и остался там, помогая своему работодателю составить проект устава для Итона. [458] Немногие англичане достигали греческих земель, если не считать паломников в Палестину, которые проходили через Кипр. Уильям Вэй включил в свой путеводитель для паломников несколько греческих фраз для таких путешественников, хотя он не советовал им надолго оставаться на этом острове с нездоровым климатом. [459] Джон Локк, совершивший путешествие в Иерусалим в 1553 г., поприсутствовал на Кипре на церковной службе; но она показалась ему невразумительной. При этом он, однако, отметил, что греческие монахи ведут простой и суровый образ жизни, поскольку он не видел среди них ни одного толстяка.[460] Двое из ученых английского Возрождения отправились изучать греческий язык у греков; это были Уильям Гросин, который учился у Димитрия Халкокондила во Флоренции, и Уильям Лили, который отправился на Родос и жил там в греческой семье. Лидеры английской Реформации, такие как Томас Кранмер, были любителями древнегреческого языка, равно как и сама королева Елизавета I. Они изучали ранних греческих отцов Церкви.[461] Но современных греков они знали мало. Даже вышедшее в 1614 г. огромное исследование Эдварда Бреревуда по основным языкам и религиям мира в разделах о Греческой церкви основано на источниках, взятых из вторых рук, и эти сведения беспорядочны и не очень точны, хотя и не враждебны.[462]

Роберт Бэртон в своей «Анатомии меланхолии», опубликованной на семь лет позднее, опираясь на подобное недостоверное свидетельство, обвиняет греков в добавлении многого к истинному Символу веры и делает вывод, что они «более кого?либо другого полухристиане».[463]

Бреревуд и Бартон должны были знать больше, ибо на тот момент была доступна более полная информация. Английское филэллинство, однако, на самом деле коренится в торговом интересе. Английская торговля с османскими владениями быстро росла в течение XVI в. В 1579 г. Уильям Харборн, представитель королевы, получил от султана Мурада III письма, обещающие специальное покровительство английским купцам. Это было подтверждено хартией в следующем году. В 1581 г. королева Елизавета дала лицензию Турецкой компании, которая в 1590 г. была переименована в Левантийскую компанию, согласно возобновленной хартии. В 1583 г. Харборн вернулся в Константинополь как полноправный посланник при Высокой Порте.[464]

Торговцы Левантийской компании работали почти исключительно с греками. Греки выращивали корицу и делали сладкое вино, которое англичане закупали и, в свою очередь, обеспечивали их необходимыми предметами потребления — драгоценностями, лекарствами, перцем, коврами и узорчатыми тканями. Они обнаружили, что греки предприимчивые и заслуживающие доверия деловые люди. Англичане, которые начали обосновываться на Леванте, чтобы заниматься торговлей, свободно вращались в греческих кругах; к началу XVII в. в Лондоне существовала маленькая, но постоянно увеличивающаяся греческая колония. Взаимная симпатия росла. Сэр Энтони Шерли, который посетил Восток в 1599 г., считал, что было бы справедливо и осуществимо освободить греков от их рабского положения. И его брат, сэр Томас, который