надобно было… нужны были доказательства, что готовилось похищение. Надо сказать, что никакого похищения не готовилось. Собирались Белобородов, Войков и я. Текст составлялся, придумывался тут же. И дальше, значит, Войков по-французски диктовал эти письма, а я писал… так что почерк там мой».

Как все поразительно продумано в этой истории, начиная с еды из монастыря, которую вдруг разрешили приносить Романовым заботливые уральцы. А потом монастырь становится каналом, по которому к Романовым приходят «документы широкого монархического заговора».

Причем делалось все очень ловко. В начале июня приехал в Екатеринбург некто Иван Сидоров (явный псевдоним), от верных друзей Царской Семьи Толстых – с большой суммой денег. Сидоров через доктора Деревенко связался с Новотихвинским монастырем. Одновременно удалось ему через того же Деревенко связаться с комендантом Авдеевым. И вскоре вдруг ставший сердобольным комендант разрешил носить еду из монастыря. Таким образом, монастырь для Царской Семьи становился как бы связанным с кругом их добрых, верных друзей. И оттого должно было быть у них доверие к письмам, пришедшим из этого монастыря.

А как продумана история с окном!

Закрытое окно – мучительная духота. Эта ежедневная пытка должна породить ярость. Должна была подтолкнуть, ускорить согласие Семьи на побег.

А потом простодушный Авдеев вдруг оказался до удивления бдительным: тщательно проверил все продукты, доставляемые из монастыря. И «обнаружил» переписку. И наконец – заранее ожидаемый кем-то финал: запись Николая о побеге в дневнике. Теперь «монархический заговор» был налицо.

Тот, кто все это задумал, знал обычай Николая – записывать все в своем дневнике.

Без этой записи Игра была бы не законченной. Запись предполагалась с самого начала как неопровержимое доказательство.

Нет, прямолинейно-жестокий Юровский тут не подходит. Здесь действовал субъект поинтеллигентнее, хорошо изучивший Николая.

Да, скорее всего, это наш «шпион»!

После приезда из Тобольска он жил в Перми, руководил Пермской ЧК, но уже в июне он в Екатеринбурге. С конца июня оформлен на новую высокую должность.

Из письма А. Сорокиной:

«Мой отец – краевед, изучал документы о Федоре Лукоянове. В его бумагах осталась выписка из Музея КГБ в Свердловске: «Лукоянов Ф.Н. с 15 марта 1918 года– председатель Пермской губчека. С 21 июня 1918 года – председатель УралЧК. Руководил специальным заданием ВЦИК по царской семье».

Он отлично справился со «специальным заданием ВЦИК по царской семье».

Я представляю его торжество: они ушли на прогулку. А он читал его запись в дневнике. Да, он все вычислил заранее. И это чувство… как астроном, рассчитавший звезду и увидевший ее в телескоп… И только потом, когда наш «шпион», как обычно, аккуратно уложил царский дневник на место (чтобы простодушный царь ничего не заметил), только тогда осознал: он приговорил их к смерти. Его, ее, Татьяну и всех этих милых девушек. И больного мальчика. Это бывает у азартных людей. Игра заслонила цель.

Итак, Николай поверил. Простодушно. Почти глупо. И сделал эту роковую запись в своем дневнике.

Но поверил ли?

Кто играл?

В это время Чехословацкий корпус уже стоял под Екатеринбургом. Впоследствии будут много писать, как яростно рвались белые к Екатеринбургу – освободить Царскую Семью.

А между тем они очень странно «рвались». Пала Тюмень, уже взяты все крупные города вокруг, а Екатеринбург все стоит.

Город обходят с юга: уже захвачены Кыштым, Миасс, Златоуст и Шадринск. Никакого «яростно рвались»: хотят медленно взять в кольцо, медленно удушить. Ощущение, будто не торопятся.

В это время в Екатеринбурге – всего несколько сот вооруженных красногвардейцев. В городе много царских офицеров, здесь – эвакуированная из Петрограда Академия Генерального штаба… И ни одной достоверной попытки освободить ипатьевских узников!

Да, Царская Семья была непопулярна.

И, свергая большевиков, чехи и сибирская армия отнюдь не восстанавливают царскую власть. Но – власть Учредительного собрания… «Комитет Учредительного собрания» – так называлось правительство в Самаре.

Распутинщина, ненавистная народу жена, кровавая война, слухи об измене… Да, он действительно был очень нелюбим – свергнутый император. И если бы его освободили – у освободителей наверняка возникли бы проблемы.

За этот страшный год бывший самодержец многое понял. И главное: живым он никому не нужен.

Но мертвый? «Нет такой жертвы, которой я не принес бы» (его слова перед отречением).

И еще: убив его, они, конечно же, отпустят Семью на свободу. Это был единственный путь, чтобы всех их освободить.

Его смерть – благо?

И, конечно же, рассудительный Николай понял, кто был этот «один офицер» с его ученическим французским, называвший цесаревича «царевичем».

Москва, июль 1918 года

Итак, в конце июня Уралсовет получил доказательства «монархического заговора».

Голощекин выезжает в Москву.

Со страхом ждала Москва известий с Урала: как долго может продержаться Екатеринбург? Что будет дальше?

«Двинуть максимум рабочих из Питера, иначе мы слетим, ибо положение с чехословаками из рук вон плохо» (Ленин).

Да, они «слетят». Казалось, это вопрос дней. Гибель окружала большевиков. От Тихого океана по всей Сибири и Уралу рушилась их власть.

На Украине хозяйничают немцы, формируется против большевиков Добровольческая армия. На севере, в Мурманске, высаживаются англичане… И голод.

Приехавший в Москву Голощекин попадает в кипящий котел. Грозные события – каждый день.

4 июля открывается V съезд Советов. Когда-то на этом съезде предполагалось решить вопрос о суде над царем. Но сейчас не до суда! Идет схватка революционных партий. Левые эсеры, покинувшие правительство после «предательского Брестского мира», дают бой Ленину. «Святая Дева русской революции» – знаменитая террористка Мария Спиридонова – произносит яростную речь против большевиков.

6 июля раздался взрыв в здании германского посольства. Через ограду посольства перемахнули двое и умчались в ожидавшем их автомобиле. Так был убит левыми эсерами германский посол граф Мирбах.

«Эсеры попытались взорвать Брестский мир» – такова официальная версия правительства. И неофициальная: все это была провокация, устроенная большевиками, чтобы расправиться с опаснейшей оппозицией. Тотчас после убийства Мирбаха большевики арестовывают всю фракцию левых эсеров на съезде. В ответ эсеры захватывают телеграф, телефон и здание ЧК. И тогда Ленин двинул латышских стрелков – ударную силу большевиков. Мятеж подавлен. Вот так, в яростной междоусобице революционных партий, живет столица…

А в стране разгорается огонь восстаний: 7 и 8 июля – офицерские мятежи в Ярославле, Рыбинске и Муроме.

11 июля – главнокомандующий войсками против наступающих чехословаков Муравьев поднял мятеж.

Атмосфера ужаса и крови… Призрак Апокалипсиса над столицей.

Приближался Красный террор. Формально его объявят через несколько месяцев – после убийства большевика Урицкого, главы Петроградской ЧК, и выстрела в Ленина эсерки Каплан. Но на самом деле начался он уже тогда – жарким летом…

В ноябре 1918 года, сидя на кремлевской гауптвахте, вождь партии левых эсеров Мария Спиридонова горестно подводила итоги революции в своем открытом письме большевикам: «Когда Советская власть стала не Советской, а только большевистской…понадобилась усиленная охрана латышей Ленину, как раньше из казаков царю или из янычар султану… Понадобился так называемый Красный террор… Из-за поранения левого предплечья Ленина убили тысячи людей. Убили в истерике (сами признают), убили без суда и следствия, без справок, без подобия какого-то юридического, не говоря уже нравственного смысла… Да, Ленин спасен… Но именно тогда отлетел последний живой дух от революции, возглавляемой большевиками…».

Ирония истории: с эсерами – главной силой, боровшейся с царем, и с самим царем, расправились в одно и то же время – тогда, летом 1918 года…

Что же касается того, что Красный террор убил «живой дух революции»… Нет, Красный террор учился у революции. Создавая ВЧК, Ленин мечтал о якобинцах – о новом Фукье-Тенвиле, который научит «зарвавшихся контрреволюционеров». Погибая в огне гражданской войны, кремлевские революционеры смотрели из 18-го года в XVIII век – в страшные дни Французской революции… Вся Франция горела тогда в огне интервенции. Англичане заняли Тулон, австрийцы двигались вдоль берегов Рейна. В Лионе – второй столице Франции – поднялось восстание против республики. И тогда якобинцы ответили…

Ранним утром из тюрьмы в Лионе вывели 60 юношей, в десяти метрах от них поставили пушки. И по беззащитным, связанным веревками палили ядрами, отрывая руки, ноги, куски тел… Склеенная кровью, трепещущая человеческая масса… Вечером 200 новых жертв были построены на берегу той же реки.

«Мы пролили немало нечистой крови, но лишь во имя человечности и исполнения долга… До тех пор мы будем непрестанно убивать наших врагов, пока не истребим их всех самым совершенным, самым ужасным и самым быстрым способом». Эти слова принадлежали вождю