Лишь дворецкий видел, как я выскользнул из парадной двери, накинув на голову капюшон плаща. Если сочтет нужным, пусть предупредит Мари и Курселя. Я решил держаться главных улиц, двигаться в толпе и таким образом постараться избежать печальной участи Леона Дюма. Правда, в толпе нетрудно сунуть человеку нож под ребра и тут же раствориться среди прохожих. Я крепко сжимал рукоять моего кинжала, бдительно озираясь по сторонам.

Возле Флит-бриджа за спиной послышались шаги, и я резко обернулся, не давая преследователю времени напасть или скрыться, но вместо убийцы увидел тощего, испуганно взирающего на меня паренька. В следующую минуту я узнал его: Джем, слуга из Уайтхолла, тот самый кухонный мальчишка, что служил Эбигейл курьером и передал ей подложное сообщение от меня, приглашение на смерть. Я убрал руку с кинжала — не стоило еще пуще запугивать мальчишку — и шагнул к нему. Джем вытащил из-под куртки какой-то листок.

— Ты давно идешь за мной, Джем?

— От Солсбери-корта, прошу прощения, сэр. Она велела ждать на улице и перехватить вас, как вы выйдете. Сказала, чтоб я никому на глаза не попадался.

— Она?

— Велела передать вам это, сэр! — Он протянул мне бумагу.

Печать была мне незнакома, я сломал ее и к своему изумлению прочел личное приглашение от леди Ситон, первой леди королевской опочивальни. Она остановилась у друзей на Бишопсгейт-стрит и желала побеседовать со мной. Мне следует постучаться в Кросбихолл у двери для торговцев и спросить ее слугу. В иных обстоятельствах я бы попросту отшвырнул от себя это барское послание, но я давно подозревал, что в ту ночь, когда мы беседовали с леди Ситон во дворце Ричмонд, она сказала мне далеко не все. Почему она вдруг решила заговорить? И не ловушка ли это? Мальчик переминался передо мной с ноги на ногу, не понимая, выполнил ли он задание или требуется что-то еще.

— Спасибо, Джем. Когда тебе вручили это письмо?

— Сегодня утром, сэр. После завтрака.

— Как тебе еще отваги достает для таких поручений!

Он глянул на меня с упреком:

— Кушать-то надо, сэр!

— Тоже верно.

Я сощурился, пытаясь определить положение солнца. Небо было сплошь затянуто тучами, однако часа три точно было, а то и больше. Если письмо и впрямь от леди Ситон, она уже меня заждалась. Я прикинул, не дать ли посыльному шиллинг, чтобы он меня проводил, но отказался от этой мысли: кому надо расправиться со мной, тот, не задумываясь, прикончит и мальчишку, а на моей совести и без того достаточно смертей. Я нащупал в кошельке грошик и протянул его Меркурию-оборванцу; Джем с благодарностью принял монету и побежал прочь по Флит-стрит, проталкиваясь между экипажами и пешеходами. Я снова внимательно оглядел улицу: мимо спешили в сторону Ладгейта лондонцы, согнувшись от ветра, накинув на голову капюшоны, никто не обращал на меня внимания. Никто вроде бы не смотрел, но мне казалось, что весь город следит за мной из закоулков, боковых улочек, слепых окошек, и я чувствовал себя нагим, словно и не надевал штанов и плаща.

Сжимая в руке письмо леди Ситон, я двинулся дальше к воротам, чьи башенки нависали над высокой городской стеной, однако нервничал все сильнее — вот так же, наверно, чувствовал себя Дюма на последней нашей совместной прогулке, — я подпрыгивал, точно заяц, при каждом движении в тени. В ту ночь в Уайтхолле, когда я присутствовал на допросе Джема, он показался мне глуповатым и по необходимости честным, и все же оставалась — пусть маленькая — вероятность того, что он намеренно доставил ложное сообщение Эбигейл, заманил ее в ловушку и что теперь тот же прием используют против меня. «Человек в шляпе», который послал его к Эбигейл, — кто это был? «Третий человек», сообщник Мари и Курселя? А если мальчишка солгал и никакого «человека в шляпе» не было, а поручение дал ему какой-то придворный, которого Джем знал в лицо, да не пожелал назвать?

Раздумывая над этой загадкой, я прошел через ворота Ладгейт, протиснулся мимо отары насквозь промокших овец, стараясь не поднимать глаза и не смотреть на сгнившую тушу человеческого мяса над центральной аркой — напоминание верноподданным о цене предательства.

Я выбрал направление не на Сент-Эндрюс-хилл, а вдоль Чипсайда, широкого мощеного проезда, делящего Сити пополам с востока на запад. Теперь уже я почти уверился, что за мной следят, и то и дело оборачивался, но не поспевал, не находил никаких подтверждений моим страхам, кроме краешка плаща, мелькнувшего в арке, да и тот я мог себе вообразить. Я не видел преследователя, но чувствовал кожей чей-то взгляд на моей спине, слышал шаги, вторящие моим шагам. Между орнаментальными фасадами ювелирных лавок, над которыми, точно знамена, качались и скрипели красочные вывески, в любом проулке могла затаиться тень, но, если держаться посредине улицы, уворачиваясь от всадников и торговцев с тележками, глядишь, успею увидеть нападающего вовремя и выхватить свой кинжал.

На восточной оконечности Чипсайда, у рынка и акведука, я свернул на Треднидл-стрит, прошел мимо величественного фасада Королевской биржи — это здание было спланировало архитекторами-голландцами и выглядело так, словно ветер поднял его где-то в Нидерландах и перенес сюда, в самое сердце Лондона. Нетрудно угадать, что именно тут собирается богатство Сити: вверх и вниз по ступенькам биржи поспешали купцы в дорогих мехах и беретах с перьями, поблизости поднимались защищенные высокими стенами дома — либо новостройки с большими окнами, либо превращенные в жилища грандиозные монастырские здания, секуляризированные отцом царствующей монархини. Но и здесь богатство соседствует с доведенной до отчаяния бедностью: нищие, лишь жалкими отрепьями прикрытые от октябрьской сырости, болтаются возле ступеней биржи, заунывно клянча денежку у откормленных, одетых в меха торговцев. Мне же на руку, что богатству сопутствует усиленная бдительность, возле биржи стоят ливрейные стражники с пиками, многих нарядно одетых горожан сопровождают слуги. Если мой преследователь так и не отстал — шестое чувство подсказывало, что он где-то рядом, — ему придется вести себя осторожнее.

Так я добрался до Кросбихолла на южном конце Бишопсгейт-стрит. Нарядный новый дом, фасад из красного кирпича и светлого камня, высокая остроконечная крыша. Вдоль садовой стены тянулась узкая дорожка, я сообразил, что именно с этой стороны приближаются к гордому особняку торговцы и разносчики, но, едва я завернул за угол, ледяной страх накрыл меня с головой и я полностью обнажил кинжал: если преследователь собирается напасть, он сделает это сейчас, в отсутствие свидетелей. Щелкнул замок — я развернулся, готовясь к прыжку, но из маленькой калитки в стене вынырнула молодая девушка с корзиной белья и завопила так, словно я уже набросился на нее.

— Прошу прощения, — извинился я, убирая нож, и наклонился за упавшими в грязь рубашками, но девушка, прижавшись к стене, голосила так, словно все демоны ада ухватили ее за пятки. Мой иностранный акцент нисколько не помог делу. В калитку высунул голову здоровенный лысый мужик, опоясанный грязным фартуком, показал мне стиснутый кулак:

— Что тут такое?

— Извините, недоразумение… Я пришел к леди Ситон. Мое имя — Джордано Бруно.

— Плевать мне на ваши заграничные имена, и нет тут никакой леди Ситон. Пошел прочь, пока не накостылял тебе по тощей испанской шее!

— У него нож! — наябедничала девица, прячась за широкую мускулистую спину повара.

Я продемонстрировал им открытые ладони.

— Леди Ситон гостит нынче у вашего хозяина. Мне передали от нее срочное сообщение. Не могли бы вы узнать? Я подожду здесь.

— Само собой, ждите здесь. С ножом я никого не впущу. Возвращайся в дом, Мег, сейчас разберемся. — Он придержал калитку и впустил девушку, а затем снова уставился на меня: — Имя свое повторите. Ме-едленно.

— Бруно. Скажите ей: пришел Бруно.

Он кивнул и захлопнул за собой калитку. В проулке стояла тишина. Я прислонился к стене, вертел головой, высматривая засаду: был уверен, что меня заманили в этот тупик, где под ногами чавкала грязь, чтобы здесь я встретил свой конец. Я напомнил себе, что не раз уже смотрел смерти в лицо и за годы странствий по Италии научился давать отпор. Если меня пригласили на свидание с убийцами, задешево я им не дамся.