консервативная, не приемлющая никаких ненужных новшеств. И совсем не факт, что вот так дела обстоят только лишь в данном учреждении: был я давеча у моего нового шефа в гостях, так вот, там точно такая же картина. Новые руководители — старая Система.

А здесь, кстати, и руководительша (если будет позволительно так выразиться) вполне под стать Системе. Не удивлюсь, если как-нибудь позже выяснится, что на самом деле Алле Викторовне вовсе не шестьдесят, а как раз таки все девяносто, и в бытность свою аппаратным работником она между делом расстреливала этажом ниже из служебного нагана несчастных жертв репрессий, заглушая их вопли патефонной пластинкой «В парке Чаир…» и при этом непрерывно курила папиросы «Герцеговина Флор». Да, и красивые фигурные колечки пускала. В потолок. Думаете, зря вон там на тумбе с телефонами пылится серебряный портсигар с выгравированным на крышке орденом Боевого Красного Знамени?! Не зря, ой не зря!!!

Впрочем, это всего лишь домыслы, игра воображения, навеянная стальным взглядом раритетной матроны, впечатляющим антуражем и незыблемым, не выветриваемым никакими новыми веяниями духом Системы, что прочно обосновался в каждой детали заведения, в котором мы с Маней сейчас находимся. А вот стальной взгляд — это вовсе не метафора. Мне, насквозь пронзаемому этим особым, «аппаратным» взглядом, было крайне тревожно и неуютно, и в какой-то момент я даже вообразил себе, что сейчас решается вовсе не тривиальная дилемма «…пустить замарашку в хранилище, или ну его в гузку?», а что-то страшно архаичное, из времен тревожной молодости Аллы Викторовны… Ну, например, такое: «Сослать на рудники или все же расстрелять в подвале? Первое полезнее, поработает немного во благо Родины, но второе намного проще — никакой волокиты…»

— Как звать? — Алла Викторовна закончила думать и, как я понял, определилась с решением.

— Александр Иванович Дорохов.

— Стало быть, Саша. Вот что, Саша… Допуска у тебя нет. Так что пускать тебя в хранилище я не имею права. Дело это не просто дисциплинарное, а в прямом смысле слова подсудное.

— То есть…

— Помолчи. Пускать тебя нельзя, но не хочется обижать Володю: человек он добрый и очень полезный…

Какая трогательная искренность. По сценарию я в этом месте должен подобострастно кивнуть или искательно улыбнуться? А я не буду. Лично мне этот архив без надобности: я бы сейчас с гораздо большим удовольствием повел свою спутницу в кино, или еще в какое-нибудь не менее темное местечко.

— Саша, не надо так ехидно лыбиться.

— Почему сразу — «ехидно»?

— Ехидно, ехидно… Я прекрасно понимаю, что для тебя сейчас важнее всех гостайн — пощупать Маньку…

— Алла Викторовна!!!

— Мань, но у него же это на лице написано, неужели не видно?

— Гхм-кхм… Я бы попросил…

— Нет, даже и не проси, тебе это не поможет. Видишь ли, когда я сказала «подсудное дело», то имела в виду в первую очередь тебя. Я-то как-нибудь выкручусь, не впервой. А вот ты получишь на полную катушку.

— Ну почему сразу «получишь»! Почему вы…

— В общем, прекрати глупо ухмыляться, соберись и слушай внимательно. Видишь ли, голубчик, начальник твой — человек простой и непосредственный — попросил дать тебе возможность ознакомиться с некоторыми материалами… эмм… имеющими особую специфику и стоящими несколько наособицу даже в своем разряде. Так что ты сейчас будешь работать с документом из первой категории.

— Это…

— Это стратегические государственные секреты. Ты какие степени знаешь?

— «ДСП», «секретно», «сов. секретно», «особой важности». Ну и все, пожалуй.

— Ясно. Далее список продолжают еще семнадцать степеней, как общепринятых, так и специфических, для особых случаев.

— Ничего себе…

— Угу, ничего себе. Так вот, документ, который ты сейчас будешь смотреть — он без степени. Вернее так: он вне степеней. Понимаешь, о чем я?

— Ну… В общем…

— Собственно, весь документ тебе смотреть не дадут, а только семь его страниц со схемами, которые, честно говоря, особой секретности не представляют. Но! Документ неразъемный. И ты будешь работать с этим документом. В течение получаса. БЕЗ ДОПУСКА. Понимаешь?

— Понимаю.

— А мне кажется, не совсем. Тон у тебя какой-то… легкомысленный.

— Ой, ну при чем здесь мой тон? И вообще, вы напрасно тратите время. Вы хотите, чтобы я проникся важностью текущего момента? Считайте, что проникся. Секретный документ, очень важный, вы рискуете, так что…

— Нет, ни хрена ты не проникся, голубчик, — грубо оборвала меня Алла Викторовна. — Наверное, вот так надо: я тебе сразу расскажу о последствиях.

Итак.

Если в течение ближайших десяти лет.

На этом объекте.

Что-то произойдет.

Независимо от того, будешь ты к этому причастен или нет.

В ходе расследования ты будешь мгновенно включен в список подозреваемых.

— Но…

— Я об этом позабочусь — хотя бы уже для того, чтобы застраховать себя от возможных неприятностей.

— А что там может произойти?

— Ну, например — теракт. В этом случае тебя схватят за задницу, посадят в тюрьму и пустят по полной программе как основного подозреваемого. И будут мурыжить до тех пор, пока не найдут реальных террористов.

— Ничего себе заявочки…

— А поскольку в последнее время наша следственная машина работает со скрипом и перебоями, не факт, что реальных террористов вообще найдут. И очень может быть, ты пойдешь по делу как Преступник Номер Один.

— Гхм… Вы что… Вы меня запугиваете?

— Нет, всего лишь предупреждаю. Дело очень серьезное. Я ничего не приукрашиваю. По опыту знаю, в таких случаях все происходит именно так, как и было сказано. На тебя сейчас ложится огромная ответственность. На меня тоже. «Нечаянно» выдать для просмотра не тот документ — это одно дело. А пустить в хранилище человека без допуска — совершенно другое. Так что, пока не поздно: подумай как следует.

— В каком смысле «подумай»?

— Сашенька, голубчик, ну что ж ты такой тупой? «В смысле» — ты с легким сердцем можешь отказаться. Это не приказ. Это всего лишь личная просьба твоего начальника. Так что, Саша, — подумай…

Да уж, вот это сюрприз.

И в самом деле, прямой приказ никто не отдавал. Задача была поставлена вполне обтекаемо: надо попробовать… если получится… А что, может не получиться? Ну мало ли… В общем, поезжай в архив, там тебя будет ждать Маня, она все доведет.

Заметили: о возможной ответственности и последствиях — ни слова. Очевидно, именно это и имел в виду наш особист, когда предупреждал: будь готов к тому, что ТАМ тебе все будут врать.

Нет, они не врут в привычном понятии этого слова, а просто очень умело недоговаривают. И очень ловко отъезжают в сторону на чужих санях. Хитрющая аппаратная акула — Алла Викторовна — с легким