пускай компанию ей составляли тушки давно околевших крылатых созданий. Сначала надо выяснить, что ждет ее на той стороне… Но нельзя же вечно сидеть на этом птичьем кладбище! И ни к чему себя обманывать, будто здесь ей ничего не угрожает. Выбора нет, придется действовать.

По крайней мере, она выйдет на свет.

Брайар замолотила кулаками по стенке — плотной, но довольно податливой:

— Ау! Эй, там, кто-нибудь меня слышит? Есть тут люди? Эй! Эй, я застряла внутри этой… штуки. Где тут выход?

Немного спустя скрежещущий механизм, оживлявший трубу, замедлил ход и остановился. Теперь голоса звучали отчетливее. Брайар явно услышали. По ту сторону перегородки последовало оживленное щебетание, но невозможно было понять, что за ним крылось: ярость, радость, замешательство или страх.

Она без передыху мутузила кулаками по стенке и не прекращала настойчивых криков, пока за ее спиной не прорезалась белая полоска. Брайар обернулась, смяв подошвами очередной скелетик, и поднесла ладонь к маске. Хотя щель была не особенно широкой, свет резанул по глазам больнее солнца.

Свет обрисовывал силуэт безволосой головы.

Мужчина что-то быстро и неразборчиво затараторил, потом помахал ей рукой: выходи, выходи. Выползай из дыры, где валяются дохлые птички.

Брайар неверным шагом двинулась к нему, вытянув руки.

— Помогите мне, — сказала она уже без всяких криков. — Спасибо вам, спасибо. Только вытащите меня отсюда.

Он схватил ее за руку и помог выбраться в освещенную комнату. Повсюду был огонь, но за ним тщательно присматривали. Брайар невольно заморгала и сощурилась, очутившись в мире ослепительно пылающих углей и сумрачного марева — то ли дыма, то ли пара. Ее обзор был ограничен противогазом, и, чтобы хорошенько все разглядеть, приходилось вертеть головой.

Сзади и слева располагалась батарея мехов, поражающих размерами: такие мог бы держать у камина какой-нибудь великан. Они были подсоединены к сложной машине с большими шестеренками, каждый зубец — с яблоко величиной. К шестеренкам прилагалась пусковая рукоятка, предназначенная, скорее всего, для накачивания мехов. Однако она лежала без дела на кожухе машины и потому едва ли могла служить основным источником двигательной силы.

На эту роль куда лучше годилась угольная топка, что разинула рядом огнедышащую пасть. У открытой заслонки стоял человек с лопатой. От могучих мехов отходили четыре трубы различного вида: желтый воздуховод был ей уже знаком, металлический цилиндр соединял агрегат с печью, синяя матерчатая труба ныряла в соседнюю комнату, а серая — вероятно, разжалованная из белых — вонзалась в потолок.

На Брайар со всех сторон сыпались вопросы на языке, которого она не понимала, отовсюду к ней тянулись руки, щупали спину и плечи. Казалось, ее окружила целая дюжина мужчин, а не трое- четверо.

Это были азиаты — китайцы, судя по частично обритой голове и косичкам, совсем как у Фаня. Все до одного щеголяли в длинных кожаных фартуках, прикрывавших ноги и оголенную грудь, и в очках с подцвеченными линзами для защиты глаз от света и жара.

Она вырвалась из круга потных тел и отступила в ближайший же угол, где не рисковала угодить в котел или печь.

Мужчины приближались, не переставая лопотать на своем непонятном языке, и тут Брайар вспомнила про винтовку. Сдернув ту со спины, она нацелилась на одного, на другого, на третьего и снова на второго — и еще на двух у входа, которые явились разобраться, с чего такой шум.

Даже угольные фильтры не могли скрыть, сколько в здешнем воздухе гари. Гарь душила ее, хотя такого быть не могло, просто не могло. И глаза у нее слезились, хотя под маску не пробрался бы никакой дым.

Слишком много всего навалилось и слишком быстро — щебечущие азиаты с их очками, печами и лопатами, машинами и ведерками с углем. По углам тесной закупоренной комнатушки, в стороне от раскаленных добела углей и желтого пламени, густо и зловеще чернела тьма. Все тени скакали и дергались, выплясывая бешеный танец на механизмах и стенах, — резкие, ужасные.

— Не подходите ко мне! — завизжала Брайар, почти не задумываясь, что ее могут не понять или попросту не расслышать из-за маски.

Она сделала винтовкой взмах и угрожающе вскинула ствол.

Китайцы подняли руки и начали пятиться, все так же обмениваясь короткими отрывистыми возгласами. Как бы у них ни обстояли дела с английским, язык оружия им был знаком.

— Как мне отсюда выбраться? — спросила она. Существовала крохотная вероятность, что кто-нибудь здесь понимает ее слова, даже если сам говорить на чужом наречии не умеет. — Выйти! Как отсюда выйти?

Из угла послышался односложный ответ, но Брайар его не разобрала. Быстро повернув голову, она разглядела типа преклонных лет, с длинными белыми волосами и всклокоченной, выцветшей бородой. Оба его глаза были затянуты мучнистыми бельмами. Даже оранжево-черный лихорадочный морок, царивший в помещении, не мог скрыть, что он слеп.

Старик воздел тощую руку и указал на коридор между одной из топок и средних габаритов машиной. Прежде она его не замечала. Это был всего лишь темный проем в стене, с комод шириной. Похоже, других способов покинуть комнату или войти в нее не имелось.

— Простите меня, — сказала она ему, потом обратилась к остальным: — Простите. — Но винтовки так и не опустила. — Извините, — повторила она в последний раз, уже разворачиваясь, и кинулась к проходу.

Там оказалось тесно. Что-то хлестнуло ее по лицу, но Брайар как ужаленная понеслась дальше и вскоре попала в более или менее освещенный коридор. Из щелей в стенах тут и там торчали свечи. Бросив взгляд через плечо, она увидела множество полосок прорезиненной ткани, свисающих с потолка наподобие штор. Они задерживали изрядную часть искр и дыма и не пропускали их в проход.

По левую руку ей то и дело попадались закрытые окна, завешенные и законопаченные все той же тканью, бумагой, смолой и любыми другими материалами, которых не мог преодолеть страшный газ.

Брайар тяжело дышала под маской, каждый глоток воздуха давался с боем. Но сейчас останавливаться нельзя: скорее всего, за ней погоня, а куда ее занесло, она пока не представляла.

Хотя место выглядело знакомым. Не до боли, бывала она здесь не часто, но пару раз все же заходила — когда жизнь была проще, а небо голубее. В груди у нее саднило, локти чуточку ныли, припоминая хозяйке позорный спуск по трубе.

Сейчас все ее мысли были о выходе: где его искать, куда он ведет и что ее там поджидает.

Коридор сменился просторным помещением. Если не считать бочек, ящиков и полок, заставленных всяческими разностями, оно пустовало. На концах вытянутого деревянного прилавка горело по светильнику. Видимость тут была лучше, только маска по-прежнему затрудняла обзор.

Брайар напрягла слух до предела, но никаких звуков, говорящих о преследовании, не уловила. Тогда она сбавила ход и попробовала как следует отдышаться, мимоходом поглядывая на бесчисленные коробки с фабричными этикетками. Однако самообладание не спешило к ней возвращаться. Она втягивала воздух через фильтры и жадно, с неестественной медлительностью заглатывала, но, сколько ни старалась, все равно не хватало. А маску снимать не стоило, ведь ей предстояло как-то пробраться на улицы, в самую гущу газа. Она зачитывала этикетки на коробках, словно мантру: «Постельное белье. Канифоль. Гвозди, восемь пенни штука. Двухквартовые бутылки, стеклянные».

Сзади вдруг послышались голоса, которые могли принадлежать тем же людям, а могли и совершенно другим.

Перед ней выросла внушительная деревянная дверь со вставками из стекла. Стык с косяком был замазан толстым слоем дегтя. Брайар толкнула дверь плечом, но та не поддалась и даже не скрипнула. Слева находилось окошко, заделанное схожим образом: тонкие листы фанеры пригнали друг к другу и тщательно законопатили все щели.

Справа стоял еще один прилавок. За ним виднелись ступеньки, уходящие вниз, в такие же потемки, прореженные такими же свечами.