В воздухе снова послышался оглушающий шум, когда тяжелый винт соприкоснулся с маленьким судном. Все попытки «Буревестника» проплыть мимо не увенчались успехом, и острые как ножи лопасти одинаково хорошо разрезали и дерево и металл. Послышались крики людей, чьи кости перемалывал винт. Отрезанные конечности попадали в воду, как свежая приманка для рыбы. Кровь и грязь измазали винт и покрыли корпус корабля дьявольской штукатуркой. Двое матросов прыгнули в воду, но созданное винтом течение затянуло их под лопасти и через мгновение они превратились в груду изуродованной плоти.
Дюйм за дюймом железные зубы уничтожали «Буревестник». То, что не смог сделать винт, завершил взрыв котлов. И лишь когда большой пароход сам оказался в опасности, Рассел отдал приказ остановиться. К тому времени от «Буревестника» осталось лишь масляное пятно на воде, напоминавшее о корабле и находившихся на нем людях.
Я подобрал обломок доски и решил не терять времени. Вместе с Оккамом мы погребли к берегу. Вскоре к нам подплыла шлюпка, и сидевший в ней человек согласился взять нас на борт. Он представился лодочником, который отвечал за эту часть реки. Разрушения совсем не огорчили его. Напротив, он радовался тому, что на воде появилось столько мусора.
— Я вас быстро подброшу и вернусь назад, — сказал он, гребя изо всех сил к берегу. — Мне нужно здесь все собрать, пока обломки не унесло течением.
Оккам смотрел туда, где затонул «Буревестник».
— Боюсь, некоторые находки вас не обрадуют.
Лодочник только рассмеялся.
— Не волнуйтесь за меня, сэр. Мне приходилось вылавливать из реки тела. Только за последний год их было восемь или девять. — Он замолчал, поняв, что, кажется, сболтнул лишнего. — Странные дела. Весьма странные.
Я обернулся и посмотрел на смущенного Оккама, но ничего не сказал.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Лодочник высадил нас на грязный берег и тут же отплыл собирать качавшиеся на поверхности воды предметы.
— Он ведь м… м… мертв? — проговорил я, от холода у меня не попадал зуб на зуб.
— Перри? — спросил Оккам, хотя прекрасно знал, кого я имел в виду. — О да, конечно, он мертв. Никто не выживет после столкновения с этой зловещей машиной. — В его голосе звучало равнодушие без намека на чувство удовлетворенности. И я прекрасно знал почему.
— Если вас это хоть немного утешит, то вместе с торпедой в мир иной отправилось не оригинальное сердце.
— О чем вы вообще говорите? — произнес Оккам, а затем замолчал и стал смотреть, как гигантский корабль развернулся, поднимая волны, на которых раскачивались обломки кораблекрушения. Рассел снова открывал ворота.
— Сердце, или, лучше сказать, двигатель, который использовался в этой торпеде, не был оригинальным образцом. Это не то сердце, которое украл у нас Биттерн. Они использовали его как образец, чтобы сделать на своей верфи другие двигатели. Возможно, для этого им пришлось разобрать сердце и перерисовать все схемы. Одну из копий использовали в этой торпеде.
Оккам смерил меня пристальным взглядом, его налитые кровью глаза едва не выскочили из глазниц.
— Господи, почему вы мне раньше об этом не сказали? Я даже подумать не мог о чем-то подобном. Как полагаете, имело смысл возвращать Брюнелю копию, точно повторявшую оригинал?
— Не знаю.
— Полагаю, что нет. И в таком случае где, черт возьми, оригинал?
— Перри положил его в торпеду, которую запустил с верфи.
— Вы уверены?
— Он сам мне об этом сказал, когда запускал ее.
К Оккаму вернулось его былое бесстрастие. Он снял единственный уцелевший ботинок и встал на глину ногой в носке.
— Значит, у нас есть еще один шанс. Пойдемте. Чего вы ждете? Очередной пневмонии?
Мы вернулись в город в экипаже, присланном Расселом, который обрадовался возможности хотя бы частично искупить свою вину. Предпринимать какие-либо действия было уже поздно, поэтому мы вернулись в мою квартиру и немного вздремнули, а на следующее утро отправились в Ротерхайт.
Мы были на южном берегу, как раз напротив верфи Перри и совсем рядом с входом в туннель Брюнеля под Темзой. В воздухе все еще стояла легкая дымка, а ветер гонял по мостовой черные перья пепла даже на этой стороне реки.
Только что начался отлив, у берега рядом с нами вода отступала, обнажая толстый слой черной тины. Оккам отдал мне свою подзорную трубу, которую мне пришлось немного настроить. От верфи осталась лишь тлеющая гора обуглившихся досок, некоторые из них, словно изломанные и почерневшие зубы, торчали из земли вокруг огромной разверженной воронки. Люди бродили по пепелищу, как личинки на теле трупа, собирали наиболее ценные вещи и отбрасывали то, что давно пришло в негодность. Несмотря на царившую вокруг разруху, пожар не вышел за пределы верфи. Даже стоявший у сухого дока пароход не пострадал.
— Посмотрите на мол, — сказал Оккам, направляя подзорную трубу в сторону противоположного берега.
Уходивший в ангар помост превратился в груду искореженного железа, но его передняя часть, спускавшаяся в реку, практически избежала повреждений.
— Она все еще там.
— А теперь проведите прямую линию от того места, где он заканчивается, и в нашу сторону. Куда она нас приведет?
Опустив трубу, я провел воображаемую линию.
— Прямо сюда, — сказал я, поняв, что линия завершалась у нашего берега.
— Если мы предположим, что торпеда двигалась по этой траектории, значит, она должна была врезаться в берег перед нами.
— И взорваться?
— Я так не думаю, — сказал Оккам, подходя ближе к краю, где склон плавно переходил в черную тину, обнажившуюся после отлива. — Возможно, именно это и планировал Перри. Он не хотел, чтобы торпеда оказалась у нас в руках, или пытался спасти ее от взрыва. В любом случае если бы она взорвалась, то оставила бы какие-нибудь следы — уничтожила корабль или обрушила этот берег.
— Вы хотите сказать… — воскликнул я, подходя к Оккаму, — она все еще здесь, в глине? И мы можем забрать сердце? Оригинальный образец? Но как?
— Кто-то должен спуститься и найти его.
— Вы имеете в виду, пойти туда, в грязную, вонючую тину?
Оккам отнесся к моей нерешительности с явным неодобрением.
— Разве вы не хотите вернуть сердце?
— Конечно, хочу, но…
Он подобрал камень и бросил в тину — камень тут же скрылся из виду.
— Не волнуйтесь, — сказал он с улыбкой. — Я уже обо всем позаботился. Оглянитесь.
Я повернул голову и заметил приближавшуюся к нам группу самых чумазых и оборванных мужчин, женщин и детей, каких только видел в своей жизни. Их поношенная одежда была перепачкана грязью, а босые ноги почернели от постоянного контакта с землей. В руках у каждого была палка, некоторые взрослые несли за плечами мешки.
— Это же чистильщики канализации, — сказал я, поняв, что имел в виду Оккам.
