На виду у безудержно галдящих степняков он спокойно скинул с плеча щит и переложил его в правую руку, вытащенный из ножен меч перекочевал наоборот в левую. Печенег таким поворотом дела был озадачен, ведь явно же щит висел для левой руки? И все же поединок получился тяжелым для обоих. Печенег и при таком повороте бился умело. Негош старался не отбивать его удары напрямую, берег меч, неизвестно, последний ли это сегодня бой, может, придется не только в поединке жизнь отстаивать. Печенег же бился в полную силу, удары сыпались один другого страшнее. Мало того, отступая, Негош вдруг споткнулся о подставленную кем-то ногу. Заметив, что русич падает, толпа довольно взвыла. Но рано радовались, снова сказались многодневные тренировки, тело Негоша помимо его воли сделало все, что нужно. Дружинник перевернулся, по пути ударив ногой щит соперника и едва тот успел понять, что произошло, как русич снова был на ногах. Но теперь он знал, что отступать ближе к печенегам нельзя, делают не по правилам. Оставалась одно — наступать самому.
— Ах ты, чтоб вас всех!.. — крепко выругался Негош и бросился на степняка как одержимый.
В тот миг Стиславу пришло в голову сравнение с варяжским берсерком. Теперь отходил печенег, отчаянно отбиваясь от наседавшего Негоша. Еще немного — и посечет русич степняка. Поединок прекратил князь Тимрей. Поняв, что может лишиться своего ценного воина, против которого до сих пор ни один соперник устоять не мог, он поднял руку:
— Достаточно!
Негош не опуская меча, наблюдал, как убирает оружие противник, потом оглянулся, нашел глазами печенега, который подставил ногу, шагнул к нему. Степняк отступил под бешеным взглядом, но ни стоящие вокруг его сородичи, ни присутствие князя не остановили Негоша. Один взмах меча — и на печенеге оказалась распорота одежда. Воины взвыли, в этом едином крике было удовольствие от ловкости русича. Сам степняк шарахнулся, схватившись за лохмотья, укрывавшие тело.
Князь, смеясь, снова повелел:
— Останови своего воина, не то он обидит всех моих!
Негош вложил меч в ножны, а Тимрей повернулся к Стиславу:
— Ну, чего ты хочешь?
Сотник спокойно ответил:
— Я хочу, чтоб ты принял меня как посла сильного князя…
Ухмылка открыла желтые, кривые, как у старой собаки, зубы печенега:
— Какой коназ сильный? Твой Володимэр? Я на его землях хозяйничаю как хочу, а ты его сильным зовешь?
Сколько труда стоило Стиславу сдержаться, знал только он. Пальцы, сжимавшие рукоять меча, побелели, но на лице не дрогнул ни один мускул. Дал отсмеяться Тимрею, с достоинством ответил:
— В своих землях князь Владимир хозяйничает сам. Многих под свою руку взял. А в степи ты хозяин, твоя правда. Один хозяин другому полезен быть может…
Видно, ответ печенегу понравился, хмыкнул, рукой повел, чтобы дали и Стиславу на что сесть. Русичу тут же подложили подушки. Тот сел, взял чашу с кумысом, отпил, довольно причмокнул. Негош с остальными остались стоять, нервно сжимая рукояти своих мечей. Тимрей вдруг прищурил глаза:
— Не боишься, что я тебя отравлю?
Стислав удивленно посмотрел на князя, ничем не выдал, что действительно боится.
— Зачем? Погибну я, что тебе с того?
— Ладно, — согласился, наконец, печенег, — говори, чего князь хочет.
Стислав еще отпил кумыс и, хотя душу с кобыльего молока воротило, сдержался, наоборот, показал, что нравится. Перевернул пустую чашу в знак того, что больше не желает, стал говорить. Спокойно, с оттяжкой объяснил, что князь Владимир хочет торговать, вернее, покупать у печенегов коней, потому как своих вольно пасти негде.
Печенег задумался, прищурил глаза, вытянул губы дудочкой, потом поинтересовался:
— Чем платить будет?
— Златом, скорой, чем еще?
— Челядью! — как отрезал Тимрей.
Стислав снова сдержался, хотя хотелось крикнуть, что челяди печенеги и так в набегах набирают себе много, сколько русичей в полон угнали — и не сосчитать!
— Зачем тебе челядь? Ромеям продавать, чтоб злато получить? Так мы тебе сразу его дадим.
Тимрей замер от такой речи. Было заметно, что он просто не знает, как возразить. Действительно, к чему рабы степнякам? Торговать с ромеями в обмен на злато. А если его можно просто получить от русичей, то к чему и возиться с непокорной челядью?
Чтобы выиграть время, Тимрей поднялся, заявив:
— Думать буду! У вас говорят, что утро вчера мудренее?
— Вечера… — невольно поправил его Стислав.
— Чего? — не понял князь.
— У нас говорят, что утро вечера мудренее, ты прав, князь.
— Хорошо, — велел Тимрей. — Оставайтесь до завтра, завтра решу.
Стислав давно заметил среди печенегов нескольких русичей и Варяжко тоже. Тот неотрывно смотрел в лицо Стиславу, точно пытаясь что-то разобрать на нем. Но сотник был невозмутим. Пока русичи ставили своих коней, кормили их, ели сами, Варяжко не подходил, но после не выдержал.
— Ты воевода ли?
Стислав обернулся на голос, утвердительно кивнул.
— А вместо кого?
— Отчего ж вместо? У князя много новых дружинников, много и сотен новых.
— Чего же с печенегами не справится никак?
Глаза Стислава заблестели, он боялся, что с бывшим милостником князя Ярополка поговорить не удастся, но тот сам вызвался на разговор.
— А ему сейчас не до печенегов. Придет и их время. Ты-то долго у степняков сидеть собираешься?
Варяжко пробормотал в сторону:
— А куда мне деваться? Не к ромеям же…
Прислушивавшийся степняк оказался опасно близко, и разговор пришлось прекратить. Но позже Варяжко все же подошел к русичам снова. Стислав словно нарочно присел чуть в стороне от остальных, вот Варяжко и поместился между ним и остальными.
Сначала говорили ни о чем, сотник хвалил печенежских коней, умение биться и даже кумыс, хотя, если честно, от него уже сильно мутило. Желудок, привыкший к русской пище, не желал принимать степняцкое пойло.
Варяжко вдруг с силой швырнул в сторону чашу с кумысом:
— Надоело! Кумыс и кумыс… Выпить бы обыкновенного меда!
Стислав, не шелохнувшись, продолжал цедить свой напиток. Допив, он перевернул чашу и равнодушно заметил:
— А ты вернись…
Варяжко даже не удивился таким словам, точно ждал их.
— Вернись! Как я могу вернуться? Чтобы князь повесил меня на первой же березе?!
Стислав все также спокойно поменял позу, выпрямив затекшую от долгого сидения на корточках ногу, и снова протянул:
— Ну, воеводой уже, понятно, не станешь, а вот дело в дружине тебе всегда найдется…
Варяжко повернулся к нему всем телом, уставился в неподвижное, почти сонное лицо сотника круглыми черными глазами, словно проверяя, не шутит ли тот.
— Мне… в дружине?.. Шутишь? — все же не поверил своим ушам бывший княжий милостник.
— Какие тут шутки? В Киев можешь не ехать, коли боишься или не хочешь, а в дружину возвращайся. Ты воин хороший, молодых многому научить можешь. — Стислав усмехнулся, вспомнив нешуточный бой, какой был утром. — Еще и у печенегов многому научился, приемы их знаешь. Вот и нам подскажешь.
