— Почти без ничего остаться, и это в лучшем случае?! — выкрикнул истец, сжимая кулаки. — И сделать ничего нельзя?!

Его представитель быстро пересел поближе к клиенту, согнав ради этого его любовницу, и начал что-то взволнованно объяснять. Орк слушал молча, а остальные с интересом наблюдали и ожидали результата.

— Понял. — Наконец буркнул истец.

Коллега вернулся на место, и судья скомандовал возобновить звукозапись.

— Ваша честь, у моего клиента есть заявление. — Вскочил представитель истца.

— Слушаю. — согласно кивнул судья.

Истец тяжело поднялся, нервно одернул пиджак и заявил:

— Я передумал. Пусть лучше старый гарем, чем без ничего остаться. Не буду разводиться.

Несостоявшаяся теща немедленно вскочила с места.

— Да как же ж это? Ты ж обещал моей Аннушке! — Визгливо завопила она. — Ты же клялся и божился, что женишься! А теперь передумал? Мать честная, да что же это делается-то? За что ты мою дочку обидел, поганец?

Честное слово, она была готова накинуться на орка с кулаками. Но обошлось, видимо, подействовала угроза задержать на пятнадцать суток за хулиганство.

Судья Ярешин переждал ураган возмущения, взирая на происходящее со спокойствием ветерана судебных сражений.

— Вы уверены? — переспросил он у истца.

— Да! — ответил тот, явно стараясь не смотреть на отвергнутую невесту.

— Тогда суд принимает отказ от иска и закрывает дело. Слушание окончено, — постановил судья с явным облегчением.

Не обращая внимания на крики и ругань, господин Гомгот кивнул своему гарему и молча вышел из зала. Стайка жен устремилась за ним.

Видимо, права старая шутка: «Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. И вот поэтому выходит, что в жизни главное — еда»…

Утром в понедельник я изрядно опоздала на работу, хотя в этот раз Нат был вовсе не при чем. Причина позднего пробуждения бессовестно дрыхла рядом.

В таинственные заботы Защитника Шемитт меня не посвящал, но от него точно не требовалось являться на пост к определенному часу. Так что он полночи не давал мне спать… Впрочем, в тот момент я ничего не имела против. Однако теперь приходилось чуть ли не пальцами открывать глаза.

Тяжко вздохнув, я попыталась тихонько вылезти из постели… Шемитт, казалось, безмятежно спавший, тут же сцапал ускользающую добычу и прижал к себе.

— Куда это ты собралась? — пробормотал он, сонно улыбаясь.

— Отпусти меня, — шутливо возмутилась я, пихая его в грудь. — Я и так на работу опаздываю.

Он предпринял блистательный отвлекающий маневр (проще говоря, принялся меня целовать).

— А давай ты не пойдешь на работу? — прошептал он между поцелуями.

Эти слова пролились холодным душем, моментально освежив закружившуюся голову. Откровенно говоря, очень хотелось согласиться… И это желание меня встревожило.

— Шемитт, прекрати, хватит. Мне и в самом деле пора! — заявила я, глядя в смеющиеся огненные глаза.

Давно минули времена, когда их выражение оставалось для меня непонятным, как школьный курс физики (который в конце концов пришлось прилежно зазубрить). Теперь казалось так легко читать танец пламени — то ленивый, то дикий, то нежный.

— Я только начал, — хулигански усмехнулся дракон, ласково проводя пальцами по моей коже.

— Мне пора, — спокойно повторила я.

— Зачем тебе вообще работать? — легко возразил Шемитт, крепко держа меня в объятиях. — Я достаточно богат и могу тебя обеспечить.

Я, онемев, смотрела на него. Конечно, заманчивая перспектива: не мотать нервы, никуда не спешить, ни о чем не тревожиться… Однако при этом велик риск превратиться в бесправное украшение дома, вроде вышитой подушки. Останется только сидеть дома и заботиться о господине и повелителе.

Перед глазами невольно возник виденный недавно гарем — удручающий пример полной зависимости от мужчины. Но ведь у меня есть своя жизнь, в которой помимо любви еще много важного: работа, друзья, родители, хобби…

— Шемитт, ты ведь сам хотел, чтобы у каждого из нас была своя жизнь! — воскликнула я.

Он с преувеличенным вниманием рассматривал узоры на стене за моей спиной, не расцепляя рук.

— Раньше меня это устраивало, а теперь я хочу, чтобы ты была только моей!

О, как романтично это звучало! Только я не юная глупышка, которая верит пылким словам. Меня всегда пугала судьба Сигрдривы[45].

— Ну, не упрямься, — продолжал уговаривать он слегка раздраженным тоном, как капризного ребенка. — Не нужно никаких формальностей, просто ты будешь жить у меня.

Слезы обиды подступили к глазам. Кажется, Шемитт искренне полагал, что только он вправе делать, что пожелает. Мое мнение в расчет не бралось, он принимал его за детское упрямство.

Стоило немалых усилий сдержаться, не наброситься на Шемитта с упреками.

— Но я не хочу, — тихо ответила я. — Меня вполне устраивает моя жизнь и моя работа.

— Что ж, — ответил он, отворачиваясь. — Как хочешь.

Он опустил руки, позволяя мне выскользнуть с постели.

Не было ни сил, ни времени на попытки что-то объяснить. Да и смысла в этом я не видела. У властных мужчин есть свои недостатки, и упрямство — один из них.

Однако глупо становиться содержанкой Шемитта. Тем более что его хищная натура едва ли оценит столь легкую добычу…

Запретив себе думать о наших отношениях, я рекордно быстро собралась и вызвала такси.

Рассеянно смотрела в окно, почти не замечая хмурой осенней красоты гор.

Почему мне казалось, что мы с Шемиттом понимаем друг друга? А теперь он пытался взбить меня, как скомканную подушку, чтобы стало удобнее… Подгоняет, как костюм по фигуре.

Я грустно улыбнулась, вспомнив, что решила гнать от себя размышления об этом. Какие уж тут запреты, когда перехватывает горло и все мысли только об одном? Когда хочется отбросить доводы рассудка и броситься обратно?

Как больно оттого, что любимый считает глупостями то, что мне дорого. Может быть, тогда он считает такой же глупостью и наши отношения? Тогда стоит разорвать их, пока не поздно.

Сердце отчаянно заколотилось, не соглашаясь с таким решением. Неужели я теперь — пойманная в силки птица, которая настолько привыкла к своим путам, что стала бояться неба?

Мимо мелькали горы, укутанные золотисто-рыжими шалями осенних лесов. Серое небо давило на их вершины, но те даже не замечали такого груза. Вот бы мне научиться быть такой же невозмутимой не только внешне, но и внутренне!

Столица являла собой полную противоположность совершенному покою гор: здесь кипела жизнь, по улицам сновали целые армии деловитых муравьев, а воздух дрожал от гула машин. Почему-то стало не по