в силу той или иной причины посвятили себя борьбе с евреями («мировым еврейским заговором», «сионистской опасностью» и так далее). Понемножку некоторые эмигранты переводили это «богатство» на русский язык. Когда советских людей стали пускать за границу, появились и читатели.

В стерильной атмосфере советского общества антисемитские книги производили сильное впечатление на тех, кто был предрасположен к такого рода мыслям. Помимо литературного, диссидентского самиздата в Советском Союзе образовался и антисемитский самиздат. Из его авторов и читателей и сформировалось сообщество, которое по-настоящему объединяло только одно — антисемитизм.

Острота национальных проблем в Советском Союзе тщательно скрывалась от обычных граждан, поэтому вспыхнувшие в перестроечные годы конфликты окажутся для страны полной неожиданностью. Национальными проблемами, как ни странно это звучит, занимался Комитет госбезопасности. «Поручить чекистам» — эта формула казалась советским руководителям спасительной. А многолетний председатель КГБ Юрий Владимирович Андропов доказывал, что расширение его аппарата обезопасит страну от разнообразных проблем и неприятностей.

«Андропов сознавал, что любой национализм, — вспоминал помощник председателя КГБ Виктор Васильевич Шарапов, — русский, украинский, казахский, киргизский, грузинский — представляет угрозу для единства нашего многонационального государства. Он исходил не из национального, а из общеполитического подхода — наносит это ущерб государству или нет, и для него было важно не кто, а что делает…»

Вместо решения реальных проблем национальные чувства пытались подавить.

Поставленный во главе Украины Владимир Васильевич Щербицкий — сразу после возвращения из Москвы — собрал политбюро:

— Наша линия в этих вопросах неправильная. Под предлогом «демократизации» велась борьба с русификацией… Наблюдается ревизия прошлого, восхваление старины, попытки реабилитировать Мазепу, а Богдана Хмельницкого представить предателем… А издание Пушкина на украинском языке, трансляция футбола на украинском! Это распространилось после политически нечеткого выступления Шелеста на съезде писателей: «Берегти рiдну украiнську мову». Нельзя украинский национализм недооценивать. Нужно поднять идеологическую борьбу, сделать ее острой, наступательной, предметной.

Один из членов политбюро компартии Украины потребовал решительных мер:

— Явных врагов надо было сажать в тюрьму. Виноват секретарь ЦК по идеологии и отделы ЦК — что не сажали. А Овчаренко еще говорил мне: «Ты что, крови хочешь?»

Федора Даниловича Овчаренко, ученого-химика, человека отнюдь не крайних взглядов, сняли с должности секретаря ЦК компартии Украины и вывели из политбюро.

Борьба с «национализмом» на практике означала удушение любого деятеля культуры, позволившего себе отклониться от генеральной линии. Устраивались массовые чистки в сфере культуры, средств массовой информации, безжалостно снимали с работы.

Председателем республиканского КГБ назначили Виталия Васильевича Федорчука, протеже генерала Цинева. Федорчук объяснял подчиненным:

— Мы работаем на Союз, мы интернационалисты, и никакой Украины в нашей работе нет. Но о какой борьбе с украинским буржуазным национализмом может идти речь, если первый заместитель председателя комитета приходил на работу в «вышиванцi» (традиционной украинской рубашке. — Примеч. авт.)?

Он неустанно выискивал в республике идеологическую крамолу и требовал ее искоренения. Если меры не принимались, с угрозой в голосе говорил на политбюро:

— Я информирую вовремя и остро, но нет должной реакции.

По всей Украине прошла волна арестов диссидентов — реальных и мнимых. Многие из них после перестройки станут видными деятелями культуры, депутатами украинского парламента. Как говорили тогда на Украине: «Когда в Москве стригут ногти, в Киеве рубят руки».

Украинские чекисты не без содрогания вспоминают своего председателя. Полковник Михаил Иванович Гавяз, заместитель начальника 5-го управления КГБ УССР, пишет:

«Под репрессии попали люди, которые не принимали какого-либо активного участия в диссидентском движении. По большинству дел не было доказано какой-либо организованной враждебной деятельности с их стороны. Криминалом оказалось хранение различной диссидентской литературы.

Главным обвинением против многих арестованных был обнаруженный у них трактат Дзюбы “Интернационализм или русификация”, который тогда официально не был признан криминальным. В этой ситуации ЦК компартии Украины в срочном порядке принял 22 февраля 1972 года постановление. В его основу было положено решение комиссии ЦК КПСС о том, что работа Дзюбы носит “явно выраженный антисоветский, антикоммунистический характер”».

Неизданная книга Дзюбы, по признанию секретаря ЦК компартии Украины по идеологии Александра Семеновича Капто, буквально взорвала общественное мнение, поскольку рисовала «истинную, выверенную государственной статистикой картину, которая складывалась с развитием не только украинского языка, но всей культуры в целом». В независимой Украине Ивана Михайловича Дзюбу изберут в Национальную академию наук. А тогда чекисты арестовали автора распространявшейся в рукописи книги «Интернационализм или русификация»…

Национальные проблемы кипели, да только мало кто отдавал себе в этом отчет.

В последние годы существования советской власти стала очень заметной националистически настроенная интеллигенция.

«В 60–70-х годах, — пишет бывший сотрудник 5-го управления КГБ Анатолий Ильич Шиверских, дослужившийся до генерала, — в национальных республиках вышло большое количество трудов по истории населявших их народов. Отличительной чертой данных изданий стало принижение или искажение истории соседей… В советское время страсти вокруг территориальных притязаний накалялись до такой степени, что порой могли вылиться в массовые беспорядки… Нам рекомендовалось искать “источники” в республиках из числа местных национальных авторитетных лиц. Если перевести сказанное на оперативный язык, значит, приобретать “агентов влияния”».

С вербовкой агентуры проблем не было. Чекисты знали многое. Но изменить настроения общества специфическими методами ведомства госбезопасности невозможно. Скорее достигался обратный результат. Замалчивание — не лучший способ разобраться с прошлым. Запрет откровенно говорить о прошлом привел к тому, что история превратилась в набор опасных мифов. Люди тайно читали псевдоисторические книжки и изумленно говорили: «Так вот, значит, как было! Значит, они всегда нас убивали!» Вместо того чтобы разобраться с прошлым, выяснить историческую правду и примириться, люди черпали в запрещенной истории ненависть и желание рассчитаться со старыми обидчиками.

Андроповский аппарат подавлял попытки интеллигенции поставить вопрос о политической либерализации, о том, что для успешного развития страны нужно больше демократии. Советское руководство упустило возможность модернизировать страну, оставив ее в руках партийных чиновников. На их фоне симпатии немалой части общества доставались яростным националистам, которых условно называют «русской партией».

«До конца шестидесятых годов, — пишет философ и публицист Григорий Померанц, — я смотрел на новое почвеничество как на выдумку, спекуляцию, удачно найденную форму полу-независимости, полу- рептильности и дозволенной фронды в рамках черной полосы официального спектра».

К началу семидесятых годов в «русской партии» стали заметны последовательные антикоммунисты, те, кто отвергал не только Октябрьскую, но и Февральскую революцию. Они считали, что 1917 год устроило мировое еврейство, чтобы уничтожить Россию и русскую культуру. Многие активисты этого движения выросли на откровенно фашистской литературе, скажем, на «Протоколах сионских мудрецов», которые были признаны фальшивкой повсюду, кроме нацистской Германии, где вошли в основной арсенал пропагандистской литературы. Через несколько десятилетий после разгрома нацистской Германии «Протоколы» начали активно распространяться в России.

Валерий Николаевич Ганичев, который руководил отделом культуры ЦК ВЛКСМ, а затем был назначен главным редактором «Комсомольской правды», рассказал, что «Протоколы сионских мудрецов» он получил от художника Ильи Глазунова. Заведующий отделом ЦК комсомола читал антисемитскую литературу, «и многое становилось ясным».