только о тех опасностях, которым подвергаются граждане или советники государей, выступающие с предложением важных и серьезных решений, так что все бремя ответственности за них ложится на этих лиц. Ведь для людей важен исход предприятия, поэтому все дурные последствия они приписывают его зачинщику, который удостаивается похвалы и за успех, но награда далеко не может сравниться с хулой. Нынешний турецкий султан Селим, как рассказывают люди, бывавшие в его стране, собирался в поход на Сирию и Египет, но один из его пашей, правивший на границе с Персией, уговорил его напасть на шаха, и, последовав этому совету, султан выступил в Персию с огромным войском. Он оказался в обширнейшем краю, изобилующем пустынями и почти лишенном рек, и подвергся тем же лишениям, которые погубили в свое время много римских армий. Хотя силы султана превосходили противника, из-за голода и болезней он потерял большую часть своих воинов, так что воспылал гневом против зачинщика этого похода и казнил его. Можно прочитать о многих гражданах, выступавших за то или иное предприятие, а когда оно оканчивалось плачевно, они бывали отправлены в ссылку. Некоторые римские граждане выступали за то, чтобы избрать консулом плебея. Первый плебей, избранный консулом и отправившийся на войну, был разбит, и названным советчикам пришлось бы худо, если бы партия, настоявшая на принятии этого решения, не была в такой силе.

Итак, не подлежит никакому сомнению, что советники республик, советники государей находятся в затруднении, ибо если они не станут давать откровенных советов, которые представляются им полезными для государя или для их города, то не смогут исполнять свои обязанности. Советуя же, они подвергают опасности свою жизнь и свое положение, поскольку все люди в этих вещах слепы и судят о том, был ли совет хорошим или дурным, по результату. И, думая о том, как избежать одновременно и бесчестья, и опасности, я не вижу другого выхода, кроме того как относиться к делам спокойно и ничего не принимать близко к сердцу, высказывая свое мнение бесстрастно, и точно так же со скромностью защищать его, так что если твой город или государь склонится на его сторону, пусть он сделает это добровольно и не считает, что ты на этом упорно настаивал. Если ты поступишь таким образом, навряд ли государь или народ будут в обиде на твой совет, потому что ты не навязывал его вопреки воле многих; ведь опасность наступает тогда, когда ты перечишь множеству людей, которые впоследствии, при неудачном исходе, наперебой стараются тебя погубить. И если в таком случае ты лишишь себя славы, приобретаемой, когда ты противостоишь большинству в одиночку и твое мнение оказывается справедливым, все-таки тут ты получаешь два преимущества: во-первых, избегаешь опасности, а во- вторых, если ты не навязываешь свой совет и твоему мнению предпочли совет другого, который затем оказывается неудачным, ты удостаиваешься превеликой похвалы. И хотя слава, приобретенная вследствие неудач твоего города или твоего государя, приносит мало радости, нельзя пренебрегать и ею. Больше, пожалуй, я не могу ничего посоветовать по этому поводу, ибо, если я предложу людям молчать и не высказывать своего мнения, от этого для республики и для государя ничего не прибавится, а они не избегут опасности, потому что со временем станут вызывать подозрение. С ними может случиться, как с друзьями македонского царя Персея, разгромленного Эмилием Павлом и спасшегося с небольшой свитой. Случилось так, что, возвращаясь к происшедшим событиям, один из друзей царя стал перечислять Персею допущенные им ошибки, которые привели к его крушению. Обратившись к нему, Персей воскликнул: «Предатель, так ты дожидался, чтобы высказать все это мне теперь, когда уже ничем нельзя помочь!» – и при этих словах собственноручно умертвил его. Так этот придворный был наказан за то, что помалкивал, когда следовало высказываться, и высказался, когда должен был промолчать. Посему я думаю, что нужно поступать так, как было сказано выше.

Глава XXXVI

О причинах, почему до сих пор считается, что французы в сражении поначалу сильнее мужей, а потом слабее женщин

Свирепость того француза, который вызывал на реке Аниен кого-нибудь из римлян сразиться с ним, и исход его схватки с Титом Манлием напоминают мне о неоднократно повторенном Титом Ливием мнении, что в начале битвы французы сильнее мужей, а при продолжении ее становятся слабее женщин. Размышляя о причинах этого, многие полагают, что такова природа французов, и, по-моему, подобное мнение верно; но это не означает, что нельзя с помощью искусства сохранить эту их природную ярость до самого конца сражения.

Для доказательства я сошлюсь на то, что войска бывают трех родов: первый обладает и яростью, и порядком; ведь доблесть в сочетании с неистовством проистекает из упорядоченного устройства, которое было у римлян, и по всей их истории видно, что римская армия обладала правильным порядком, на долгое время обеспечившим ей сохранение строгой дисциплины. В правильно устроенном войске недопустимы никакие самовольные поступки, поэтому в римской армии, которая завоевала весь мир и с которой должны брать пример все остальные армии, без приказа консула нельзя было ни есть, ни спать, ни развлекаться с женщинами, ни заниматься какими-либо другими военными или домашними делами. Если в войске заведено иначе, это не настоящее войско, и даже когда ему удается показать себя, это бывает за счет порыва и натиска, а не вследствие доблести. Но там, где упорядоченная доблесть согласует порыв со временем и с обстоятельствами, войско не отступает ни перед какими трудностями и не падает духом, ибо дух его и порыв, питаемые надеждой на победу, поддерживаются хорошим порядком, и пока сохраняется порядок, сохраняется и надежда. Иначе дело обстоит в том войске, которое не упорядочено и полагается только на яростный порыв, как это было у французов. Это их подводило в бою, ибо, когда им не удавалось одержать верх после первого же натиска, они оказывались в затруднении, потому что их порыв не опирался на упорядоченную доблесть, а кроме него, им не на что было рассчитывать, и когда этот порыв охладевал, они проигрывали. Римляне, напротив того, вследствие упорядоченности своего войска не боялись опасностей, твердо верили в победу и сражались упорно и ожесточенно, с одинаковой храбростью и с одинаковой доблестью как в начале, так и в конце. Более того, в пылу битвы они еще более возбуждались. В войсках третьего рода нет ни естественной ярости, ни внешнего порядка; к ним относятся современные итальянские армии, от которых не бывает никакой пользы, и если им не посчастливится наткнуться на войско, которое почему-либо их испугается и побежит, им никогда не одержать победу. Не стану приводить примеры, потому что всякий день приносит нам подтверждения этого. Приведу, чтобы всякий понял, какой должна быть хорошая армия и какова бывает плохая, свидетельство Тита Ливия, выраженное в словах Папирия Курсора, произнесенных им при наказании начальника конницы Фабия: «Nemo hominum, nemo Deorum, verecundiam habeat; non edicta imperatorum, non auspicia observentur; sine commeatu vagi milites in pacato, in hostico errent; immemores sacramenti, licentia sola se ubi velint exauctorent; infrequentia deserantur signa, neque conveniatur ad edictum, nec discernantur, interdiu nocte; aequo iniquo loco, iussu iniussu imperatoris pugnent; et non signa, non ordines servent: latrocinii modo, caeca et fortuita, pro solemni et sacrata militia sit» [89] . По этому отрывку можно легко судить, действуют ли современные армии слепо и беспорядочно или их деяния освящены обычаем и присягой, и сколь далеки они от того, чтобы по праву называться войском, таким же грозным и упорядоченным, как римское, или хотя бы только яростным, как французское.

Глава XXXVII

Необходимы ли мелкие стычки перед сражением и как избежать их, желая узнать незнакомого врага

Похоже, что приводить людские дела в совершенство, как мы уже говорили, помимо всего прочего, мешает близость между добром и злом, так что, желая первого, нельзя, по-видимому, избежать второго, ибо зло рождается одновременно с этим же добром. Это можно заметить во всех людских начинаниях. Нелегко обрести желаемое благо, если судьба не поможет тебе и своей силой не преодолеет указанное обычное и естественное препятствие. Обо всем этом напомнила мне схватка между Манлием и французом, по поводу чего Тит Ливий говорит: «Tanti ea dimicatio ad universi belli eventum momenti fuit, ut Gallorum exercitus, relictis trepide castris, in Tiburtem agrum, mox in Campaniam transierit» [90] . С одной стороны, я полагаю, что хороший полководец должен избегать всех второстепенных действий, которые могут плохо повлиять на его войско, ведь вступать в столкновения с врагом только частью своих сил, когда судьба поставлена на карту, крайне безрассудно, о чем я говорил выше, осуждая охрану перевалов.

С другой стороны, я думаю, что мудрые военачальники, встречаясь с новым врагом, устрашающим своей известностью, бывают вынуждены еще до генерального сражения испытать его в легких стычках со своими солдатами, чтобы те, познакомившись и схватившись с противником, избавились от ужаса, внушаемого его славой и громким именем. Командующий войском обязательно должен обратить на это внимание как на насущную необходимость, ибо поражение тебе почти обеспечено, если ты в мелких столкновениях перед боем не избавишь своих солдат от той робости, которую известность врага может заронить в их души.

Валерий Корвин был отправлен римлянами с войском против самнитов, незнакомого им противника, с которым они дотоле еще ни разу не скрещивали оружие; Тит Ливий сообщает, что Валерий начал с легких стычек между римлянами и самнитами, «ne eos novum bellum, ne novus hostis terreret» [91] . Но здесь заключается и великая опасность, ибо если твои солдаты