Калининградскую область международного полицейского контингента в три тысячи человек с легким вооружением для обеспечения проведения свободных выборов в регионе. И так далее – всего на двадцать один пункт.

«Сколько там было пунктов в австрийском ультиматуме Сербии? – на миг задумался Косицын. – Черт, никак не вспомнить… Но суть та же самая – требования заведомо неприемлемы, а значит, война неизбежна».

Зато вспомнилось, что австрийцы тогда давали на раздумья всего двое суток. Американцы были щедрее. Срок их ультиматума истекал через две недели. Никаких угроз в конце документа прописано не было, напротив, выражалась уверенность в том, что переговоры между сторонами прерваны не будут, но его содержание от этого не становилось менее зловещим.

– Копии этого документа будут вручены вашему послу в Вашингтоне и вашему заместителю в Москве, – сказал Хейли, видя, что Косицын заканчивает чтение. – Кроме того, президент Кейсон сейчас выступает с обращением к нации.

Министр поднял на него глаза.

– Ты в своем уме, Стивен? – Он спросил по-русски, будучи уверенным, что американец его поймет. – Ты предъявляешь ультиматум ядерной державе! Я всегда считал режим Кейсона деструктивным, но это, – он потряс бумагой, – полностью переходит все границы! Хотите быть ответственными за предстоящий апокалипсис?!

Это выходило за всякие дипломатические рамки и за инструкции, согласно которым он не должен был угрожать американцам ни при каком раскладе. Демонстрировать несгибаемость сколько душе угодно, но забыть, что у России есть ядерное оружие. Однако шестнадцать лет назад Евгений Косицын в скромной должности был на борту самолета, который премьер Примаков развернул над Атлантикой, и навсегда усвоил, что бывают моменты, когда политесом можно и пренебречь.

«Улечу в Москву, – зло подумал он. – К чертовой матери. Эта бумага лишает мое нахождение здесь всякого смысла. И пусть Шемякин потом твердит о неоптимальном решении».

– Правительство Соединенных Штатов – это не какой-то «режим»! – взвился Хейли.

Типичный представитель истеблишмента своей страны, госсекретарь убедил себя в том, «ядерный аргумент» русские ни в коем случае не используют в региональном конфликте, но червячок сомнения все же грыз его изнутри, и упоминание Косицыным апокалипсиса попало по больному месту. Но американец оставался дипломатом до мозга костей и возмутиться предпочел по «идеологически верному» пункту. Впрочем, он тут же взял себя в руки.

– Мне очень жаль, Евгений. Я думаю, что сегодня нам лучше расстаться, но переговоры должны быть продолжены…

– Ну уж нет, Стивен, – протянул Косицын со смешанным чувством горечи и злорадства. – После этого, – он потряс листками, – ни о каких переговорах не может быть и речи. Я возвращаюсь в Москву немедленно. За меня здесь остается Осокин. С этого дня все контакты будут осуществляться только через него. А сейчас мы вместе пойдем к старине Данге, и ты ему лично объяснишь, что вы, англосаксы, натворили. И если старика хватит удар, виновата в этом будет твоя страна!

Когда Геннадий Рогов только готовился к вступлению в должность президента, с ним были проведены несколько занятий для закрепления навыков, которыми высшее должностное лицо страны обладать обязано, но которые тем не менее никогда не афишировались. Они включали в себя, например, принципы работы с «ядерным чемоданчиком», который на самом деле представлял собой терминал экстренной связи с военным руководством любого уровня. Чемоданчик все эти годы находился рядом, задачей специально отобранного офицера в черной морской форме было никогда не отдаляться от президента дальше чем на пятнадцать метров. Рогов несколько раз пользовался устройством во время военных маневров и уже не считал его чем-то инфернальным.

Другое занятие включало в себя отработку быстрого покидания кремлевской резиденции в случае чрезвычайных обстоятельств через туннели так называемого «Метро-2» и за прошедшие семь лет основательно забылось. Поэтому действия по сигналу «атом», объявленному руководством ГУО, как только там узнали об ультиматуме, произвели на Рогова сильное впечатление.

Президент сегодня задержался в Кремле дольше обычного, беседуя с главой администрации Шемякиным о внутриполитическом положении. Политиков вывели из кабинета, игнорируя лифт, доставили в подвал кремлевского корпуса и в бронированной клети по длинному бетонированному колодцу опустили на многометровую глубину, где на крохотной станции всегда стоял наготове поезд из четырех вагонов.

Охрана торопилась. Ее сотрудников еще по оставшимся с советских времен методическим указаниям натаскивали на действия при угрозе внезапного ядерного удара, и они дождались случая показать все, на что были способны.

Через сорок минут президент пребывал в огромном, но слегка обветшавшем противоатомном бункере в ближнем Подмосковье, расконсервированном два месяца назад. Отсюда можно было по другим туннелям добраться до трех военных аэродромов и вылететь в любую точку страны, но, поскольку подозрения о ядерном ударе не подтвердились, процедуру экстренной эвакуации было решено пока приостановить.

Еще через полчаса в убежище прибыли министр обороны и начальник Генштаба.

– Ну, вот и началось, – сказал Добрынин, промакивая платком потеющую лысину. – Это фактически объявление войны.

Охрана выдернула его из дома, эвакуировав почти с той же скоростью, что и президента, что не способствовало сохранению душевного равновесия.

– Нет, – возразил Рогов, уже успевший прийти в себя. – Это попытка сделать так, чтобы войну объявили мы. Провокация. И кое-кто, пожалуй, не прочь на нее поддаться.

– Политика не поддаваться на провокации дорого обошлась нам в прошлом, – заметил Семенов, в чей огород и был брошен камень. – Сейчас в готовность приведены все наши силы. Войска подняты по тревоге, объявлено состояние военной опасности. Максимум через час мы готовы перечь границы прибалтийских республик с целью деблокады Калининградской области.

– Чего от нас и добиваются, – подхватил президент, – чтобы выставить нас агрессорами перед всем миром. Американцы готовы напасть?

– В американских войсках объявлена боевая готовность «Чарли», это предпоследний уровень, – сообщил Добрынин. – Готовность Коалиции к наступлению тоже где-то в районе часа. Кроме того, им понадобится провести мероприятия, которые довольно трудно скрыть, – поднять дополнительные самолеты, к примеру. Мы сразу же это обнаружим.

– Значит, непосредственной опасности нет, – сделал вывод президент. – Две недели – это очень приличный срок. Я пока вижу только одну опасность. Американцы могут попытаться ввести войска в Прибалтику, не начиная формальных боевых действий. Мы должны быть готовы ответить тем же, как только получим сведения об этом. Проекты нот к руководству Эстонии, Латвии и Литвы с требованием пропустить наши части через их территорию уже заготовлены. В обмен мы гарантируем им сохранение независимости и невмешательство в их внутренние дела. Вероятно, они отвергнут наши требования, но эти дипломатические телодвижения мы должны сделать.

– Не следует с этим торопиться, – возразил министр обороны. – Как только мы дадим ответ на ультиматум, даже в такой форме, они тут же поймут, что мы отвергли их требования, и атакуют. Если уж тянуть время, то до конца. Две недели – приличный срок, и лучше бы нам выбрать его полностью.

– Точно, – поддержал его Семенов. – ГРУ сообщает, что с сегодняшнего дня армии прибалтийских лимитрофов перешли под прямое командование офицеров Коалиции. Если превентивные действия невозможны, то следует использовать оставшееся время с пользой. Этот срок позволит нам завершить оснащение бронетехники Особого стратегического объединения комплектами «Накидка» и завершить мобилизацию резерва первой очереди. Кстати, я полагаю необходимым объявление всеобщей