никакого значения.

Эмма вскинула подбородок:

– Я всего лишь говорила с ним, Маркус. Давай забудем об этом. Не стоит смотреть на все так мрачно.

Маркус выдохнул и принялся разглядывать толпу поверх ее плеча.

– Интересно, почему его до сих пор не выставили?

–  Возможно, потому, что он маркиз Холденсмур?

Маркус пристально посмотрел на нее:

–  Мне не нравится твоя дерзость, Эммалайн. К твоему сведению, этот человек угроза Короне. Он ведет разговоры о возможном восстании и пытается заставить нас покинуть Дели. Думает, что местные войска могут пойти на нас.

– Боже! Неужели это возможно?

Маркус недовольно отмахнулся:

– Даже думать об этом – уже измена. Конечно, нет. Мы даем им хлеб, кормим их семьи. Только из-за глупой ерунды в Барракпоре…

Да, Эмма знала об этом. Когда она прибыла в Бомбей, все в городе обсуждали это происшествие. Сипай, местный солдат, застрелил двух британских офицеров, прежде чем его остановили. И насколько она помнила, никто из местных жителей не пытался разоружить его.

– И все-таки Джулиан прав, – сказала она. – Это не может не тревожить.

– То был случайный инцидент, впервые за двести лет в этой колонии. Виновника тут же повесили. Уверяю тебя, больше подобных неприятностей не будет.

– Но если лорд Холденсмур отчасти местный, возможно, он что-то слышал…

– Эммалайн! – резко повернулся к ней Маркус. – Да, этот человек отчасти абориген, и, насколько мне известно, он пытается запутать нас и выгнать из Дели, чтобы туземцы снова завладели городом! Я считаю, что именно это он и замышляет, я так и сказал специальному уполномоченному! А теперь прекрати свои нелепые предположения и постарайся быть любезной с хозяином дома.

– С хозяином?! Ты имеешь в виду того, кому ты наставляешь рога?

Все краски сбежали с лица Маркуса. О Боже! Как плохо гармонируют белокурые волосы с зеленовато-землистой кожей.

– Что ты сказала?

– Значит, это правда. – У Эммы тошнота подкатила к горлу. – Полагаю, ты собираешься сказать мне, что все еще меня любишь.

В голубых глазах Маркуса ничто не дрогнуло.

– Конечно.

Эмма сумела улыбнуться:

– Да. Мы ведь так долго любили друг друга. Чуть ли не с самого рождения.

– И навечно, – с удивительной уверенностью добавил Маркус. – И какие бы ты ни услышала сплетни, для меня нет в мире другой женщины, кроме тебя. Люди завистливы, и они распространяют злобные слухи, чтобы навредить мне…

– Я знаю… – перебила Эмма и замолчала, с трудом сглотнув; голос у нее сорвался. Как грустно сознавать, что она больше не может верить ни одному его слову. – Маркус, я хочу уехать.

Он долго всматривался в нее, потом коротко кивнул:

– Понимаю. Завтра я заеду к тебе в резиденцию. Мы все обсудим, и ты поймешь, дорогая. Эта ложь… ты должна выбросить ее из головы.

– Конечно, – пробормотала Эмма. – А сейчас найди, пожалуйста, леди Меткаф.

Прислонившись к стене, она смотрела, как Маркус протискивается сквозь нарядную толпу. И хотя Эмма видела только его спину, она знала каждый его жест, каждую улыбку. Таковы результаты двадцати лет знакомства. Родители давным-давно решили соединить их, они обсуждали помолвку, выбирали имена для будущих внуков. Ни Мартины, ни Линдли не подозревали, что их дети, на которых возлагались такие надежды, не испытывают подобного энтузиазма.

Закрыв глаза, Эмма прижалась щекой к прохладной стене бунгало. Окно дребезжало под порывами горячего ветра, пропитанного запахом жасмина, огоньки свечей нежно трепетали. Ночь словно сулила что-то приятное. Но Индия, казалось, вытягивала душу. Возможно, поэтому Эмма ощущала какой-то внутренний озноб, как если бы ее оборона рухнула, позволив ужасной меланхолии проникнуть в ее нутро. Но она ведь не переживает из-за Маркуса? Все ее ребяческие мечты о романтической любви остались в прошлом. Три года назад, когда Эмма впервые узнала о его многочисленных любовницах, она была убита горем, но мать быстро объяснила ей, что любовь – это нечто иллюзорное и мимолетное. А брак – это союз, партнерство с целью продолжения рода. Огромные обветшалые поместья Маркуса объединятся с богатством Мартинов, возникнет династия, и Эмма компенсирует неудачу матери, которая не произвела на свет ребенка мужского пола.

Но чем тогда объяснить внезапное предчувствие беды? Оно призрачной завесой отделяло от Эммы ярко освещенную комнату, вызывая у нее странное ощущение, будто она разглядывает большую панораму, вроде тех, что выставлены в Британском музее. Комната сейчас напоминала Эмме Помпеи перед извержением, вулкана или Рим перед падением – цивилизация на краю катастрофы.

Эмма вздрогнула и отвела взгляд, оказавшись под прицелом ярких изумрудных глаз лорда Холденсмура, появившегося из сада. Его лицо ничего не выражало. Вопреки наставлениям Маркуса и против своей воли Эмма улыбнулась.

Дерзкая улыбка осветила его надменные аристократические черты. Затем он ушел, и его высокую фигуру скрыло облако мятого шелка и опахал из павлиньих перьев.

Первые недели своей жизни в Индии Эмма подчинялась негласному соглашению вести себя так, будто никто из них и не покидал Англию. Но как можно жить в Дели и не познакомиться со страной? Однако леди Меткаф, жена резидента, приютившая ее, явно опасалась местных нравов и предпочитала не выходить в город без особой необходимости.

–  Хотите, я почитаю вам вслух? – предложила она этим утром. – У меня есть «Путешествие пилигрима».

Эмме показалось невыносимым снова провести день в душном бунгало, слушая написанную сто лет назад книгу. Мама посоветовала бы ей составить компанию леди Меткаф во время прогулки или посетить кружок рукоделия в клубе. Но от такой перспективы Эмме становилось не по себе. Ведь именно так и было с первого дня ее приезда. Назойливое внимание и притворное беспокойство новых знакомых буквально душили ее. Эмма не знала, как ответить на вопросы, которые она видела в их глазах, и было бесполезно даже пытаться. Во время светской беседы ее мысли блуждали. Она замолкала на середине разговора, не помня, что сказала, и не интересуясь продолжением.

Маркус извинялся за нее. Он объяснил друзьям, что Эмма оправляется от тяжелой поездки, потрясения, смерти родителей. Все верно, конечно. Но не этим объяснялись ее нетерпение и неугомонность. Эмма не могла бы точно определить их источник и совершенно не знала, чем можно было бы притушить их. Конечно, ей повезло. Она благодарна судьбе за то, что выжила. Но разве можно провести остаток жизни в болтовне о любительском театре и скачках?

Поэтому Эмма любезно отклонила предложение леди Меткаф и, явно шокировав ее, попросила свою горничную-индианку Ушу провести ее по местным кварталам. Когда улицы квартала Чанди-Чоук стали слишком узкими для их двухместной коляски, Уша предложила прогуляться пешком. Они пробирались по заполненной народом узкой улочке, Эмма осторожно обходила коровьи лепешки и осколки глиняной посуды. Слева высился храм из белого мрамора, прихожане звонили в свисающие с потолка колокольчики. Справа шли женщины в ярких шелках, придерживая изящными смуглыми руками на головах груз. На руках и ногах у них, сверкая на солнце, позвякивали браслеты.

Эмма никогда в жизни не видела столь красочной сцены. Купленная в Бомбее акварель вряд ли была способна передать насыщенный колорит, его можно добиться только масляными красками. Хорошо, если лондонский кузен уже послал краски, о которых она просила, иначе ей, наверное, придется охотиться за яркими красителями, которые здесь используют для флагов и транспарантов. Вроде того, что вывешен над лавкой с изделиями из меди, на котором изображен бог с голубой кожей, манящий прохожих многочисленными руками.

Эмма вздохнула. Маркус взбесится, если она пойдет искать местные краски. Ему не нравится ее «маленькая прихоть».

– Ты рисуешь совершенно неподобающие вещи,- сказал он вчера, перелистав ее альбом.

Эмма осмотрительно не стала защищаться. Благовоспитанной леди надлежало изображать цветы, пасторальные сценки, детей. Факиры, погонщики слонов – словом, все самое интересное – дело мужчин, которые творили настоящее искусство.

– Мемсахиб, вас солнце не беспокоит?

Вздрогнув, Эмма вернулась к реальности.

– Нет, Уша, все хорошо. Просто… – Движение за спиной Уши привлекло внимание Эммы: мимо шла белая корова в ожерелье из ярких оранжевых цветов. Какая красавица, и как важно она шествует! Эмма рассмеялась. – Просто изумительно, Уша. Замечательное место.

Служанка в ответ застенчиво улыбнулась:

– В боковых улочках меньшее солнца. Хотите, пойдем туда?

Прокладывая себе путь, они свернули в тихий переулок. Дома здесь лепились друг к другу. Окна прятались за решетчатыми экранами из красного камня, нависающими над улицей, подобно балконам, и создающим внизу тень. Экраны надежно защищали интерьеры от любопытных глаз. Эмма даже не сразу поняла, что за узорной каменной решеткой, которую она разглядывала, стоит женщина. Лицо женщины было закрыто длинной вуалью.

Эмма коснулась руки горничной.

– Уша, почему лицо женщины закрыто? Горничная взглянула вверх.

– Это паранджа, мэм. Мусульманки, а также жены и дочери наших священников закрывают лица, чтобы показать, что они… – Уша запнулась, подыскивая слово. – Чтобы защитить свою честь.

– Даже дома?

– Всякий раз, когда их может увидеть посторонний мужчина.

– А как же они видят, когда выходят на улицу?

–  Через ткань можно видеть, но женщина в парандже нечасто покидает дом.

Эмма медленно