— Значит, теперь все наладилось?

Голова Кролика снова просунулась в дверь. Он протиснулся в комнатушку и рявкнул на старика:

— Нет, не наладилось! Но это разговор не для его ушей!

Старик похотливо крякнул.

— Ой, да про Яота ты не беспокойся! Он же у нас был жрецом, а они, ты же знаешь, ничего такого отродясь не делают. Он даже отдаленно не представляет, о чем у нас с тобой идет речь.

Я молчал как рыба, а старик продолжал:

— А знаешь, я рад слышать, что теперь у тебя все работает как надо. И вот ведь смешно: тут буквально намедни я почему-то думал о тебе и вспомнил, как у меня в свое время были те же проблемы. Мне тогда пришлось даже пойти к лекарю за снадобьями…

— И помогло? — Нетерпеливые нотки в голосе Кролика говорили сами за себя.

— Помогло?! Да я, знаешь ли, ходил так, будто у меня дубина между ног торчала! Мне даже не приходилось задействовать ее на полную! Кажись, и теперь еще кое-что осталось.

Я с трудом мог поверить, что Кролик настолько туп и принимает всю эту брехню всерьез, впрочем, его отчаяние было убедительным.

— Да ну, этого не может быть, — рассеянно заметил он. — Вряд ли у тебя там что-то осталось.

— Ну сейчас-то, наверное, уж нет, — согласился старик. — Да я и не переживаю — зачем он мне теперь? А вот за тебя я рад, рад, что все обошлось.

Они ненадолго примолкли, потом Кролик с заметной нервозностью завел разговор снова:

— Послушай, я это… Сейчас-то у меня все в порядке, но если оно снова вернется… Вот бы мне…

— Не знаю, не знаю… Снадобье-то могло уж испортиться! Нет, ну его! Забудь…

— Сколько ты хочешь за него?

— Да я и не думал продавать его тебе.

— Сколько ты за него хочешь? — продолжал Кролик уже требовательно.

Старик вздохнул:

— Говорю же, не могу я его продать! Ты только подумай, как это рискованно для тебя… — В темноте я не мог разглядеть, что он делает в своем углу, но слышал, как он шарит под циновкой, а потом до меня донесся плеск какой-то жидкости в тыквенной бутыли. — Ладно, я отдам ее тебе. Только, знаешь, я думаю…

— Спасибо! — Кролик буквально вырвал бутыль у него из рук. — Если сработает, то за мной должок!

И он исчез, а старик колыхался всем телом на циновке, содрогаясь от приступов смеха.

— Ты что ему дал? То самое, о чем я подумал?

Старик зашелся в кашле и, когда наконец смог перевести дыхание, с трудом выдавил:

— Вот ведь придурок! Он же осушит ее до дна! К полуночи его так пронесет, что спасайся кто может! Ну а ты теперь не теряй времени даром. — И он снова затрясся в приступе хохота.

Мне приятно вспоминать старика Дорогого таким вот смеющимся до судорог.

Так мне легче забыть о том, что случилось дальше.

Сообразить, куда они спрятали тело, было проще простого. Хозяин мой не стал бы морочить себе этим голову, а у Колючки и мозгов и воображения хватало только на самые очевидные вещи.

Я догадывался, что они не оставили тело на виду. Понятное дело, его необходимо было переместить до того, как оно закоченеет, но унести его совсем далеко посреди ночи они не могли. Наверняка ни мой хозяин, ни его слуга не знали, куда его деть, ведь им было неизвестно, где живут близкие покойника или его друзья. Скорее всего они пристроили его где-то поблизости, надеясь избавиться от утопленника на рассвете.

В нашем городе немногие владельцы домов по ночам освещали свои жилища горящими факелами, но мой хозяин был как раз одним из них. Я взял себе один факел и поспешил к переднему крыльцу, где под широкими ступеньками, ведущими во внутренний двор, хранились в крохотной каморке носилки.

Еще с порога я понял, что тупой слуга не обманул моих ожиданий — тело нашлось там. Почти сразу же я заметил что-то неладное. Я не успел разобраться, в чем дело, как тело зашевелилось и встало на ноги.

Я уронил факел, он упал к моим ногам и почти погас. Впрочем, это не имело значения, ведь здесь горел еще один, воткнутый в стену над моей головой. Я попятился и выставил назад руки, пытаясь найти дверь. Как только я нащупал ее, я собрался дать деру.

Но в этот момент мертвец заговорил:

— И-извиняюсь… Я не должен находиться здесь. Я… уже ухожу.

По голосу я узнал молодого жреца, который вместе с напарником выуживал утопленника из воды. Я сразу же увидел всю картину иначе.

Оказывается, я принял за покойника жреца. Это он так напугал меня, когда поднялся с корточек, по- видимому, сам перепуганный не меньше моего. А мертвец, как я теперь разглядел, находился в сидячей позе на носилках, прислоненный к их высокой спинке, и выглядел вполне мирно, если не считать ужасной резаной раны на горле и отвисшей челюсти, зияющей, как черная дыра. Он по-прежнему оставался голым и на фоне перьев и кроличьих шкур, устилавших спинку паланкина, выглядел еще более жалким, чем в самом начале, когда его только вытащили из воды.

Я подобрал с пола факел, и, надо сказать, сделал это весьма своевременно, ведь иначе здесь могло что-нибудь загореться.

Я во все глаза уставился на жреца. В мерцающем свете факела, среди пляшущих теней его вымазанное сажей лицо казалось непроницаемым. Наблюдая, как он стреляет по сторонам глазами, надеясь убежать, я поймал себя на неуютной мысли, что, возможно, видел его где-то еще до этой ночи.

— Кто ты такой? — спросил я.

— Ельтеот, — ответил он. — Жрец Уицилопочтли.

В голосе его не слышалось дрожи, но скованность и какое-то неестественное спокойствие выдавали его страх, чуть ли не готовность молить о пощаде. Теперь он казался мне даже моложе, чем во время нашего разговора на берегу канала. Разумеется, он говорил правду — он не должен был здесь находиться. Его место было в Доме Жрецов или возле алтаря, где ему надлежало поддерживать огонь и жертвовать свою кровь богам.

Я задал ему вопрос, который напрашивался сам собой.

Смекнув, что проскользнуть мимо меня не удастся, он, похоже, чуточку расслабился.

— Мне стало любопытно, что с ним. — Он указал на тело.

Я шагнул в его сторону и усмехаясь сказал:

— Значит, нас двое таких любознательных!

Он посторонился, давая мне посмотреть на тело, да и сам заглянул через мое плечо. Уже потом я подумал, что тогда он мог спокойно броситься к двери, если бы захотел.

Спустя какое-то время он сказал:

— Он умер от ран, так ведь?

Я буркнул в знак согласия. Я осматривал шею мертвеца, осторожно щупая края резаной раны. Кожа вокруг была холодной, помертвелой и сухой, как если бы в теле совсем не осталось крови.

— От этой раны он, бесспорно, и умер. Интересно, чем ее нанесли?

— Может, мечом? — предположил он.

— Может быть. Рассечено уж больно ровно — слишком ровно для кремневого ножа. По-видимому, обсидиан. — И все же насчет меча я сомневался. — Рана довольно мелковата, не так ли? Скорее всего это был нож или бритва. Мечом ему бы просто снесли голову.

— Не обязательно. Тот, кто наносил удар, мог не иметь достаточно простора для размаха.