мне пойти с тобой, а я, я этого хотела, ведь ты всегда был такой вежливый и милый, и ничего более, просто вежливый и милый.
– А еще я белый и… богатый.
Почему же он никак не мог понять того, что казалась ей таким очевидным? Конечно, она хотела, что- бы ее любили как белую женщину, как в кино, где только и было, что ласки и долгие поцелуи, букеты цветов и влюбленные мужчины, плачущие от слад-' кой боли. Нет, она не хотела, чтобы он плакал, достаточно знать, что ее мужчина на это способен.
– Я знаю руандийцев, которые тоже плачут от любовной тоски.
Она таких не знала.
– Я хочу, чтобы ты научил меня любви белых.
– Все, что я могу, - научить тебя моей любви. И иногда она ничем не отличается от любви черных.
В соседнем номере испуганно закричала женщина. Потом они услышали шум какой-то возни, громкие крики, грохот падающих стульев на балконе и наконец протяжное и пронзительное «нет», стихшее в глухом шлепке. На металлическом навесе над баром у бассейна лежало распростертое тело Мелиссы, самой худой и страшной проститутки отеля.
– Вот черт! Дрянь! Она специально сбросилась, чтобы мне насолить.
Голый толстый бельгиец махал руками на соседнем балконе. Десантники, усердно загоравшие у воды, подняли головы. Два туриста, плававших в бассейне, остановились, но потом снова принялись за размеренный кроль. Жантий кричала: «Мелисса! Мелисса!» Валькур спросил: «Ты все еще хочешь, чтобы я научил тебя любви белых?» Пролетев три этажа, там внизу на обжигающей алюминиевой крыше лежала и хрипела Мелисса. Жантий истошно кричала. «Он хотел ее убить. Позовите полицию!» Толстяк протестовал: «Просто пьяная, мерзкая шлюха».
Напрасно Жантий кричала, а Валькур пытался вести переговоры и угрожать - руководство отеля так и не вызвало полицию. Глава службы безопасности бельгийского посольства, обедавший в баре у бассейна, взял дело в свои руки. На моего коллегу, объяснил он, напала нищая проститутка, она хотела его ограбить, он защищался, вот и произошел несчастный случай. Посольство, без сомнения, имеющее представление о правилах хорошего тона, займется бедняжкой и возместит ей все медицинские расходы. Бельгиец, похожий на огромную булькающую пивную бочку, стоял рядом в коридоре, вертел своим скрюченным, как запятая, пенисом и соглашался с каждым словом своего вышестоящего коллеги, который в заключение сказал, обращаясь к Валькуру: «Мсье, вы завели все самые плохие знакомства, которые только могут быть. Это рискованно… И потом, скажите мне, может, все-таки не стоит вмешиваться в судьбы этих людей?»
Они обошли все отделения больницы, пронеслись мимо всех убогих кроватей и циновок, описывая Мелиссу персоналу. В отделении скорой помощи даже пришлось повысить голос. Никакую Мелиссу сегодня в БЦК не привозили.
Тело Мелиссы так и: не нашли. Толстый бельгиец провел два дня в посольстве, потом вернулся на родину. В баре Мелиссу сменила другая девушка, которая вот уже несколько месяцев ждала разрешения приступить к работе. На следующий день после происшествия никто о нем уже не вспоминал. Валькур и Жантий отправились подать жалобу в республиканскую прокуратуру. Их принял заместитель главного прокурора, из уважения к Валькуру, как-никак гражданину Канады, страны-донора, которая поддерживает нейтралитет и выделяет средства, закрывая на все глаза, - в общем, замечательная страна.
В нескольких словах Валькур изложил суть дела, подчеркнув, что тело исчезло после того, как сотрудники службы безопасности бельгийского посольства пообещали отвезти его в больницу. Почему бы не спросить у них? Где этот бельгийский консультант? Высокопоставленный чиновник прервал его и развел руками, подобно кюре, который готовится благословить свою паству или произнести длинную проповедь. Представитель республики понимал возмущение канадца, но…
– Мы, пусть и не так давно, как вы, тоже стремимся построить сильное демократическое государство, ищем для этого разные пути. Мы тоже верим в правовое государство и создаем его, хотя и не без местных особенностей, которые порой удивляют, но их необходимо уважать. Вы взываете к правовому государству и полагаетесь на нас. Это знак уважения к нашей демократии, что не может меня не радовать. Вполне очевидно, что вы не являетесь жертвой пропаганды этих презренных тварей тутси, злоупотребляющих добрым отношением нашей республики к ним. Все же позволю себе заметить, что вы водите странные знакомства - среди ваших друзей Рафаэль из Народного банка, который ради собственной выгоды водит своих сестер к белым. Вы также участвовали в подготовке этих, так сказать, показушных похорон некоего Метода, который перед смертью попытался развалить туристический сектор экономики нашей спокойной страны, намекая на чудовищную болезнь, которая так редко встречается, что ее название известно лишь немногим гражданам. Я вам так скажу: мне кажется, что эти ошибочные суждения возникают из-за огромной потребности в поверхностной дружбе, из-за превратностей одиночества. Тутси - народ веселый и доступный. Я понимаю, иностранец может поддаться их чарам, потерять голову и буквально ослепнуть. Но мы сейчас не об этом. Кстати, вы знаете, господин Валькур, что я учился в Канаде. Да, в Лаваль- университете. Но тот французский, на котором там говорят, скорее похож на невнятный креольский лепет, так что я предпочел ему свой негритянский французский и закончил учебу в Бутаре…
Валькур слишком хорошо знал, как африканские «интеллектуалы» обожают торжественные проповеди, напыщенные речи да пространные рассуждения, чтобы осмелиться его прервать.
– Да, я знаю, что университет в Бутаре основал канадский священник, и многие ваши сограждане до сих пор там преподают. Возможно, однажды вы мне объясните, почему здесь они берут на себя труд говорить правильно и в целом нам удается их понять, тогда как у себя дома… Однако, я увлекся… Итак, вы оказались в номере отеля «Тысяча холмов» с молодой женщиной, должен признать, простите меня за прямоту, мадемуазель удивительной красоты, я бы даже сказал, красоты исключительной. Ясно, что она тутси. И, возможно, несовершеннолетняя. Надо бы проверить…
Прокурор что-то нацарапал, потом снял очки от «Армани».
– Эту молодую женщину только что уволили. У нее не было никакой достойной причины находиться в вашем номере. Единственное, что могло привести ее туда, - это ремесло, в котором, скажем так, тутси превзошли всех. Вы знаете, господин Валькур, что эти люди не любят ни бельгийцев, ни французов, всех тех, кто помог большинству хуту вернуть свои права, узурпированные этими тараканами[31]…
Валькур и Жантий стали протестовать. Она была совершеннолетней и хуту и уж точно не проституткой. Высокопоставленный чиновник сухо отрезал, что в наше время поддельных документов выдают больше, чем настоящих.
– Посмотрите на нее, мсье… Этот тонкий нос, кожа цвета молочного шоколада и ее рост, посмотрите на нее, и вы поймете, что ее предки пришли из Эфиопии. Итак, вы в своем номере. Вы слышите крики, выбегаете на балкон. Проститутка тутси лежит на крыше бара у бассейна, несчастный член дипломатического корпуса Бельгии надрывает глотку; он стал свидетелем попытки самоубийства, вот и растерялся, ведь это может бросить тень не только на его достойную карьеру, но и нарушить покой его семьи. Но под воздействием любовных чар, осмелюсь так сказать, вы, господин Валькур, находите здесь какой-то скрытый мотив. Вы спешите в больницу, даже не узнав, была ли необходимость в госпитализации этой самой Мелиссы. Вы оскорбляете достопочтенных докторов, в том числе и начальника службы неотложной помощи, потом являетесь ко мне и обвиняете бельгийского дипломата в непреднамеренном убийстве, а в соучастники записываете еще и офицеров жандармерии, которые забрали девушку, напомню, тогда она была жива. Фактически, если, как вы утверждаете, девушка исчезла, вы обвиняете жандармерию в незаконном лишении свободы и, может быть, даже, отказываюсь этому верить, в убийстве и, соответственно, в том, что они чинят препятствия правосудию, устранив улику, а именно тело вышеназванной Мелиссы. А я вот что вам скажу: юная особа, устыдившись того, что поставила в неловкое положение друга нашей страны, просто-напросто вернулась на свой холм первым же автобусом. Вы по- прежнему желаете подать жалобу?
Жантий яростно сжала руку Валькура, на не-сколько секунд в кабинете воцарилась тишина, которую тут же смял шум рыночной толчеи - напротив прокуратуры располагался базар. Его нестройный хор громогласно заявлял о себе.
