— Ну, вот видите! — с торжеством воскликнул глава фирмы. — Разумеется, инспектора с одного взгляда могут определить положение вещей, и они не преминули бы обратить внимание капитана на неполадки, если бы действительно там было что-нибудь серьезное. И впредь лучше не поднимать ложной тревоги. Скажите об этом мистеру Димсдейлу, но от своего имени, а не от моего. Посоветуйте ему быть осмотрительнее и не торопиться с выводами.

— Непременно, сэр.

— И подайте мне тридцать третий гроссбух.

Гилрей протянул руку и, сняв с полки пухлый томик почтительно положил его на стол перед хозяином. Затем, убедившись, что больше от него ничего не требуется, старший клерк тихо удалился.

Тридцать третий гроссбух был снабжен специальным замочком, который надежно охранял его от посторонних глаз. Джон Гердлстон вынул из кармана маленький ключик и с легким щелчком отпер замок. Это была бесценная книга, личный гроссбух главы фирмы. Только он показывал истинное положение дел, а все остальные счетные книги создавали обманчивую иллюзию благополучия. Только благодаря этой книге старый коммерсант мог так долго держать своего сына в неведении, открывшись ему лишь тогда, когда его принудила к этому горькая необходимость.

Гердлстон медленно и грустно листал ее страницы. Вот суммы, поглощенные «Компанией по добыче золота у озера Танганьика», которая должна была приносить тридцать три процента дивидендов, но лопнула на второй месяц своего существования. А вот ссуда, предоставленная «Дюреру, Холлету и К°» под обеспечение, которое при ближайшем рассмотрении не обеспечило ничего. Далее были запечатлены сделки фирмы с «Левантийской нефтяной компанией», казначей которой скрылся с большей частью капитала компании. Тут же следовали суммы, погибшие вместе с «Вечерней звездой» и «Провидением», чье злосчастное столкновение нанесло фирме смертельный удар. Это были печальные страницы, но, пожалуй, самой печальной была последняя. На ней старый коммерсант в сжатой форме изложил финансовое положение фирмы к этому моменту. Вот слово в слово, что он собственноручно написал там:

— Но ведь это не так уж скверно в конце-то концов! — пробормотал коммерсант после того, как он долго и внимательно изучал вышеприведенные цифры. Он откинулся в кресле и уставился в потолок гораздо более бодрым взглядом. — В худшем случае дефицит не превысит тридцати тысяч фунтов. Да многие фирмы сочли бы его пустяком. Дело в том, что я привык слишком долго видеть большие сальдо на правой стороне, и теперь, когда я увидел такие же цифры слева, мне показалось это ужасным. Есть десятки возможностей исправить положение! Но не следует забывать, — продолжал он, нахмурясь, — что я совсем истощил свой кредит и любой новый заем может вызвать подозрения, после чего все эти стервятники разом накинутся на нас. Нет, наша главная надежда заключена в алмазах. Эзра не может потерпеть неудачу. Он должен добиться успеха. И кто может помешать ему?

— Майор Тобиас Клаттербек, — раздался скрипучий голос Гилрея, словно в ответ на этот вопрос, а затем старый клерк, стук которого не был услышан, распахнул дверь и впустил в кабинет старого ветерана.

В те дни, когда Эзра находился с майором в приятельских отношениях, Джон Гердлстон часто слышал о нем от сына и приписывал некоторые из наиболее очевидных пороков молодого человека развращающему влиянию этого безбожника. Кроме того, Эзра в несколько искаженном виде сообщил ему о беседе и ссоре в кафе Нельсона. Таким образом, старик, вполне естественно питал к своему посетителю отнюдь не дружеские чувства и поздоровался с ним чрезвычайно холодно. Однако этот ледяной прием ничуть не смутил майора, который, сияя улыбкой, протянул коммерсанту пухлую руку, так что тот волей-неволей пожал ее.

— Как поживаете? — осведомился майор, отступая шага на два и оглядывая коммерсанта с таким видом, словно примеривался к покупке. — Я много о вас слышал. И познакомиться с вами — большое удовольствие. Ну, так как же вы поживаете? — И, схватив руку Гердлстона, он снова горячо ее пожал, нисколько не смутившись, когда это пожатие осталось без ответа.

— По милости провидения я нахожусь в добром здравии, — холодно ответил Джон Гердлстон. — Могу я предложить вам кресло?

— Вот мой приятель Фейген двенадцать лет ждал, чтобы ему предложили кресло в парламенте, и это его погубило. Он выставил свою кандидатуру от консерваторов в Мерфитауне и получил всего один голос, да и то слепого, который по ошибке подписал не тот бюллетень. Ха-ха-ха! — И майор, громко захохотав над собственным анекдотом, вытер лоб носовым платком.

Эти два человека, стоявшие друг против друга, представляли собой странный контраст: один — высокий, строгий, бледный и сдержанный, другой — шумный и важный, с выпяченной по-военному грудью и багровым лицом. Однако между ними было и нечто общее: из-под косматых бровей коммерсанта и редких белесых ресниц майора с одинаковой беспокойной настороженностью смотрели проницательные глаза. Оба они были хитры, и каждый равно не доверял другому.

— Мне говорил о вас мой сын, — сказал коммерсант, указывая своему посетителю на стул. — Если не ошибаюсь, вы имели обыкновение встречаться ради карт, бильярда и других таких же азартных игр, которые я отнюдь не одобряю, хотя мой сын, к несчастью, питает к ним некоторую слабость.

— Ах, так вы сами, сэр, не играете! — сочувственно сказал майор. — Черт побери, начать никогда не поздно, а немало людей очень приятно коротали старость с помощью бильярда и виста! И если вы склонны начать, я готов дать вам для затравки семьдесят пять очков форы на сотню.