музыкантом, как и он сам. Моя книга должна была представлять собой вполне приличное повествование, где акцент делался бы главным образом на его профессиональной карьере и творческих достижениях. В отличие от некоторых книг о музыкантах, с которыми он общался (и общается), она не ограничилась бы воспеванием на разные лады Тех Сказочных Шестидесятых. Мне хотелось, чтобы она понравилась ему. Спустя шесть недель я получил чрезвычайно вежливый ответ из Калифорнии. В нем сообщалось, что «мистер Харрисон ни в малейшей степени не заинтересован в издании очередной его биографии».

Однако отступать было уже поздно. У меня уже скопилась огромная масса материалов о Харрисоне, и они продолжали ежедневно поступать по почте. Чтобы быть ближе к нему, я посетил собрание общества Hare Krishna и прочитал бесчисленное количество религиозных брошюр.

Из–за его отказа дать хотя бы небольшое интервью мне пришлось немалое время рыться в архивах прессы в поисках информации, поскольку стенографические отчеты создают ощущение непосредственного присутствия. В отличие от людей, они не испытывают влияния со стороны исследователя — litera scripta manet («то, что написано, неизменно»). Очень часто я обращался за помощью к моему хорошему другу Яну Драммонду, человеку в высшей степени компетентному в вопросах, касающихся Beatles и Джорджа Харрисона. Я хочу выразить ему глубочайшую признательность за моральную поддержку и практическую помощь в осуществлении данного проекта.

Еще я хочу поблагодарить Питера Доггерта, способствовавшего преодолению последнего препятствия, а также Брайана Крессвелла, Пита Фрэйма, Спенсера Лея, Стива Мэггса, Колина Майлса и Джона Тоблера за их ценные консультации. К примеру, мне было указано на то, что компания Джорджа Харрисона называется именно HandMade, а не Handmade или Hand Made. Я также очень обязан Дэйву и Каролин Хэмфри за кров, который они предоставляли мне во время моих визитов в Мерсисайд, и за то, что Дэйв играл роль доктора Ватсона при мне, Шерлоке Холмсе.

В большом долгу я перед Сюзен Хилл, Амандой Маршалл, Кэрис Томас, Хелен Гаммер и другими членами команды с Мьюзем–стрит, моим первым редактором Хилари Мюррей, Пенни Брэйбрук, санкционировавшей выпуск этого издания, Джеффри Хадсоном, Эдди Левитеном, Аланом Хилом, Дэном Фрудом, Крисом Брэдфордом и особенно Мишель Найт за ее поразительное терпение и понимание.

Я очень благодарен за предоставление архивных материалов Филу Куперу (Radio 200), Рону Куперу, Лесли Дибли, Марку Эллену, Энн Фрир, сотрудникам «Henley Standard», Дэвиду Хорну (из Института популярной музыки при Ливерпульском университете), Дэвиду Хамблзу, Аллану Джонсу (из «Melody Maker»), Фрэзеру Мэсси, Стиву Моррису, Дарреллу Пэддику, Джилл Причард, Чарльзу и Деборе Солтам, Джонатану Тэйлор–Сэбину и Майклу Тауэрсу.

Он всегда говорил о себе с искренностью простосердечного человека: «Я — обычный парень». Вне всякого сомнения, само происхождение Джорджа Харрисона предполагало, что он должен быть обычным парнем. Жители Мерсисайда в подавляющем большинстве были плотниками, моряками, каменщиками, водителями. Все эти профессии, хотя и весьма почитаемые, не требовали особого образования. Эдуард Харрисон, прадед Джорджа, поставил в приходской книге крест вместо подписи, когда сочетался браком с Элизабет Харгривс в 1868 году. Оба новобрачных являлись несовершеннолетними. Будучи незаконнорожденным, Эдуард еще к тому же появился на свет в разгар эпидемии холеры, опустошавшей викторианский Ливерпуль.

Имевшие предков со столь основательно звучащими фамилиями, как Шепхерд и Томпсон, Харрисоны жили в южном районе Ливерпуля Уэйвертри, населенном преимущественно представителями рабочего класса. В 1909 году родился внук Эдуарда, Харольд Харгривс Харрисон. Когда семнадцатилетний Харольд устроился стюардом в компанию White Star Line, кварталы зданий из красного кирпича, строившихся на месте старых домов из песчаника, начали поглощать еще сохранившиеся парки и аллеи. Самую большую зеленую зону Уэйвертри Плэйграунд разрезала вдоль ее западной границы грохочущая железная дорога, соединявшая этот район с вокзалом Ливерпуля Lime Street Central, находившимся в трех милях отсюда, в центре города.

Уэйвертри уже почти слился с другими пригородами Мерсисайда, когда Харольд Харрисон начал ухаживать за Луизой Френч, помощницей бакалейщика и дочерью швейцара в «Tower Ballroom» в Нью– Брайтоне, самом большом танцевальном зале на морском побережье к северо–западу от Блэкпула. Спустя год после свадьбы, в 1931 году, родилась их единственная дочь, названная в честь матери Луизой. Тремя годами позже на свет появился сын Харольд.

Поскольку работа не приносила семье ничего, кроме неприятностей, мистер Харрисон покинул свой корабль и попытался сменить род занятий в нелегких условиях экономического спада середины 1930–х. В течение нескольких месяцев он получал пособие по безработице, пока в 1937 году не устроился автобусным кондуктором. К началу Второй мировой войны он переквалифицировался в водителя и стал профсоюзным активистом. В 1940 году, под взрывы бомб люфтваффе Геринга, падавших на ливерпульские доки, Луиза родила третьего ребенка, Питера. Харрисоны в то время жили в маленьком доме в глухом тупике. Сюда доносились звуки пожарной части на Хай–стрит.

Двери дома 12 по Арнольд Гроув открывались непосредственно на мостовую. Вместо сада на заднем мощеном дворе имелся крошечный скверик с цветочной клумбой, кабинкой туалета и цинковой ванной, которую в случае необходимости вносили в дом и ставили перед камином на кухне на покрытый линолеумом пол. Воду для мытья нагревали либо на открытом огне, либо на гулко гудевшей газовой плите. Обычно вода быстро остывала. Детей мыли в раковине умывальника. Во всех помещениях дома, кроме кухни, зимой было довольно холодно, и, готовясь ко сну, его обитатели укладывали в постели бутылки с горячей водой.

В этом доме в ночь на 25 февраля 1943 года 33–летняя миссис Харрисон произвела на свет свое последнее дитя — Джорджа, названного так в честь короля Георга VI. Тяготы войны были позади, хотя над доками все еще парили противовоздушные аэростаты.

И Питер, и Джордж пошли в отца: стройные, с оттопыренными ушами, резкими чертами лица и бровями, сходящимися на переносице, что придавало улыбке мрачноватый оттенок. От Луизы Джордж унаследовал ирландскую кровь, и было в нем что–то от гнома, что проявлялось в некоторой проказливости. Со временем его светлые волосы потемнели, сделавшись каштановыми, и он приобрел манеру растягивать слова, от которой так никогда и не избавился.

Одно из его первых воспоминаний — покупка трех цыплят, нагуливавших затем вес в курятнике на заднем дворе, чтобы быть потом зарезанными к Рождеству. Еще он помнит твердые деревянные скамейки для коленопреклонения в церкви рядом с Честнат Гроув, где его крестили и куда Луиза, ревностная католичка, водила своих маленьких детей на мессы. «Хотя к одиннадцати–двенадцати годам я уже почти стал католиком, мне не верилось, что Христос является единственным сыном Бога. Единственное, что производило на меня впечатление, — это иконы». Инстинктивно восставая против «католических фокусов», имевших целью завоевание юных душ, он также подвергал сомнению мотивы взрослых прихожан. «Непонятно, зачем они ходят в церковь. Вот Томми Джонс в коричневом костюме, а вот миссис Смит в новой шляпке. Это такая скука».

Никого из потомства Харрисонов не принуждали посещать церковь. Все–таки Харольд происходил из англиканской семьи. Ни он, ни его супруга не требовали также от детей хорошей учебы, хотя ему было очень приятно, когда «наш мальчик», как они называли своего младшего отпрыска, сдал экзамен с оценкой «одиннадцать с плюсом» и был принят в высшую школу вместо обычной средней, куда ходил Питер. Еще учась в начальной школе, Джордж любил прихвастнуть — очевидно, чтобы казаться старше своих лет, — будто ему разрешают гулять ночи напролет и даже выпивать. Эти заявления, однако, никак не вяжутся со