— Помогите! Помогите! — шептала она.

Чья-то рука скользнула ей под мышку. Разгоряченное пивом дыхание опалило щеку.

— Давай! Давай! — Над ней склонился все тот же длинноволосый парень и одним рывком поставил ее на ноги. — Праздник продолжается, Нанетт. Отличная вечерушка-заварушка. То есть… Господи Иисусе!

Девушка в маске сунула руку в карман джинсов и извлекла свой 38-й. Длинноволосый подросток отшатнулся от нее, глаза расширились, на подбородке блеснула пенка пива. Он не сводил глаз с револьвера.

— Ну и ну! — глубокомысленно заявил он.

Девушка в маске отступила на шаг.

— Я, — задыхаясь, попыталась она втолковать ему, — там должна была быть я. — Из груди вырвался стон. Загустевшая блевотина хлынула в рот. Упираясь в небосвод, высились вокруг кирпичные дома. Небо сдвинулось с места, взлетая вверх, пока не встало над головой. Она проглотила грязную слюну, сколько смогла, остальное выплюнула. Куда, к черту, подевалась Гей-стрит? Девушка неуверенно повернулась, заморгала под маской.

Вон она. Вон, впереди.

— Господи Иисусе! — выдохнула она: боль снова пронзила ноги. Оттолкнулась от мостовой и бросилась бежать.

В конце коридора, в конце коридора лежало на постели тело.

Узкую тропку с обеих сторон ограждали дома из песчаника, впитывавшие слабый свет единственного фонаря. Здесь почти не видать гуляк; девушка в маске быстро проскочила мимо редких прохожих, испуская на бегу слабые крики усталости и боли. Свернула за угол, держа револьвер высоко, у самого уха. Она уже почти ничего не видела — только месиво света и теней. Чувствовала что-то влажное на щеке под маской, но не догадывалась, что это слезы. Ей хотелось одного: забраться под черепную коробку, распахнуть голову, проникнуть в свой разум и вырвать пульсирующее болью воспоминание о теле на кровати, теле без головы. Она увидела это с порога, когда тащилась мимо по коридору, она доползла до двери и увидела это… и качнулась назад, закрывая руками лицо. Воспоминание о безголовом теле ударяло в глаза, точно бейсбольный мяч. «Господи, Господи, Господи, — повторяла она. — Я обязана была спасти ее, защитить, я заняла ее место, я была Нэнси Кинсед, а она оставалась в безопасности. Если бы случилась беда, она бы обрушилась на меня. На меня, на меня, на меня!»

Впереди, зияя на фоне прикрытого высокими домами неба, появился перекресток с Кристофер-стрит. Девушка различала там более густые, более подвижные скопления народа, до нее вновь донесся мотив «Пляски смерти», в уши ударила барабанная музыка парада. «Еще шаг, — думала она, цепляясь за воздух, торопясь к углу. — Еще шажок — потом другой». Она подталкивала вперед непослушное тело, револьвер завис у самого уха, мушка касается обрамленной электрическими огоньками маски.

Вот и перекресток. Узкая дорожка открывалась в широкую, косо уходившую вверх улицу. Вот и Король Чума, белый череп сверкает посреди окружающих его вычерненных или нарумяненных лиц. Король бежит прямиком к ней, оглядывается через плечо, боится, не гонятся ли за ним сзади. Девушка в домино остановилась и, развернувшись, опустила револьвер, направив мушку прямо в лицо надвигавшемуся на нее черепу. Послышался женский вопль, еще один мужской голос крикнул: «Берегись!»

Король, несшийся, пригнув голову, не смотрел по сторонам — он прямиком врезался в девушку. Она потеряла равновесие, рука, державшая револьвер, беспомощно загребла воздух, и девушка опрокинулась навзничь, врезавшись спиной в тротуар, дыхание с громким стоном вырвалось из ее груди. И все же, падая, она выкинула вверх руки, пальцы изогнулись хищными когтями, в отчаянии она успела ухватиться за лоскутную рубаху и обхватить рукой хрупкую фигурку Чумы. Они рухнули вдвоем и, крепко обнявшись, покатились по мостовой. Король вырвался и приподнялся на четвереньках. Громко вскрикнув, девушка в маске успела оттолкнуться от земли — она уже стояла на коленях, обеими руками сжимая оружие. Направила дуло револьвера в лицо Чумы.

— А-а-а-а! — протянула она. Единственный звук, который она еще способна издать. Все тело сотрясалось при каждом вздохе.

Вокруг собиралась толпа. Люди молчали. Лишь карнавальная музыка врывалась в наступившую тишину. Какое удивительное затишье. Стало слышно, как ветер колеблет увядшие листья.

Медленно-медленно Король Чума повернул голову. Девушка в маске увидела бледно-голубые глаза, глубоко ушедшие в глазницы черепа, услышала доносящееся из-под резиновой маски тяжелое дыхание.

— Мертва! — прошептал Король странным, звучным, почти что мелодичным голосом. — Ты мертва. Ты должна была умереть.

И тут он заплакал. Во всяком случае, звуки, вырывавшиеся из-под черепа маски, весьма напоминали рыдания.

Король стоял на четвереньках, склонив лысую голову и приподняв плечи.

Девушка в маске сняла левую руку с револьвера. Протянула ее к маске, точно так же, как во сне.

«Это я!» — успела подумать она.

Ощутила прикосновение плотной синтетики, потянула ее, рванув на себя тощую фигурку. Дернула еще и еще раз — с третьего раза череп соскользнул.

В воздухе взметнулась грива черных волос, на мгновение мелькнув седой прядью. Волосы заструились, укрыв лицо. Король Чума осел на мостовую, в отчаянии перекатившись на бок. Девушка в домино изумленно вглядывалась в него. Это не он. Совсем не то лицо, которое она ожидала увидеть. Под маской скрывалась девушка. Девушка с нежным фарфоровым личиком, розовые щеки перемазаны слезами. Незнакомка. Совсем чужая.

Она тоже глядела на девушку в маске и, всхлипывая, качала головой.

— Ты должна была умереть!

Девушка в домино не нашлась с ответом. Она молча смотрела на незнакомку. Потом медленно- медленно ее левая рука вновь обхватила револьвер. Палец лег на спусковой крючок. Люди, окружавшие их, отступили, резко втянув в себя воздух, испуганные металлическим щелчком. Девушка в маске направила дуло револьвера в голову неизвестной. Она все еще с трудом ловила губами воздух, но теперь слова ее прозвучали отчетливо:

— Скажи мне, где Оливер, или я застрелю тебя! — пригрозила она.

Черноволосая плакала все громче, уставившись на мушку револьвера. Все ее тело сотрясалось от рыданий.

— В библиотеке! — прошептала она.

И тут раздался первый удар часов на библиотечной башне. Било восемь.

Часы пробили во второй раз. Оливер и Зах шли по коридору библиотеки. Мотив «Пляски смерти» замирал вдали. Голоса толпы совершенно затихли. Библиотека погрузилась в тень и тишину. Готические своды сумрачно Нависли над головой, пустоглазые статуи выглядывали из ниш в стене. Раздался третий удар часов. Братья в темноте подходили к лестнице.

Они начали подниматься. Лестница уходила вверх, изящно выгибаясь вдоль округлой стены. Оливер шел впереди, Зах карабкался за ним. Он медленно двигался след в след за старшим братом, на ходу снимая кепочку и пряча ее в карман серого плаща. Расстегнул плащ, чтобы не сковывал движения. Настал великий миг, и Зах почувствовал, что почти перестал волноваться, он почти ничего не испытывал. Померк не только шум карнавала, затихла и муравьиная возня деталей в его сознании. Внутри царил покой. Заху казалось, он плывет в жидком сонном облаке. Он следил, как чуть впереди подымается с каждой ступенькой спина брата, печально улыбался Оливеру, всему, что они помнили вместе. Он вдруг ощутил печаль, что-то вроде ностальгии. В конце концов, ему приходится тяжелее, чем всем остальным. Столько тревог, боли, насилия. Его вынудили. Разве все это было так уж необходимо? А теперь придется убить брата. Какой позор! Ему и впрямь казалось, что он еще долго-долго будет вспоминать этот вечер с отвращением.

Они шли вверх по лестнице, мимо разноцветных окон, вкрапленных в стену на правильных расстояниях друг от друга. Витражи казались темными, пыльными, но порой в них отражалась вспышка уличных огней. Призраки в окнах сливались с тенями, устилавшими винтовую лестницу. Королева с