птифурами и pate de fruits.[101] А в углу трое мужчин, одетые, как в разгар зимних холодов, вырезали из огромных ледяных глыб лютни, птиц и даже скульптуру какой-то греческой женщины в полный рост. Рядом с ними еще двое мужчин мастерили из сахарных нитей розовые розы и корзинки.
«Вот я чего хочу, — думала Роза. — Вот какой должна быть моя кухня».
— Он на подъездной аллее, — сказал ей какой-то мальчишка, пробегая мимо с полным подносом всевозможных пирожков и паштетов. И Роза через боковую дверцу вышла прямо на ярко освещенную улицу, сразу угодив в густой суп лондонской толпы. На подъездной аллее выстроилась целая вереница повозок, на которых привезли разнообразные мясные продукты, бараньи ноги, битую птицу и свежую рыбу, которая еще била хвостом. Роза заметила также широкую и глубокую телегу, уставленную маленькими и большими бочонками: на одних было написано «уксус», на других — «вино». Нервные усталые лошади брыкались, когда она проходила мимо.
В самом конце этой вереницы Роза и обнаружила Эскофье в безупречно белом одеянии шеф-повара. Он, стоя на ветхой деревянной тележке, помогал двум монахиням грузить туда коробки с едой. Возница был слишком дряхл, чтобы им помогать, а лошадь казалась даже еще более старой, чем возница. Заметив Розу, Эскофье перестал работать. Монахини тоже уставились на нее.
— Вот уж никак не могла себе представить, что единственные женщины у вас на кухне — это монахини, — сказала Роза.
— Мы здесь только ради Gala Nights,[102] — сказали монашки.
— Как это вызывающе звучит!
Эскофье спрыгнул с повозки на землю и пояснил:
— Это их так пенсионеры прозвали. Для них это действительно ночные пиры.
— Мы в святой обители не можем себе позволить покупать для них мясо. Если бы не месье Эскофье, нам не на что было бы и овес для нашей лошадки купить. Вот он и включил нас в меню, — сказала Розе послушница. — «Плов с перепелами a la „Сестрички бедняков“» — это он в нашу честь такое блюдо создал. Так что мы теперь знамениты.
Мать настоятельница неодобрительно посмотрела на послушницу:
— Слава — отнюдь не добродетель, сестра.
— А у нас, в ресторанном деле, это самая настоящая добродетель, — засмеялась Роза. — А что это за «ночные пиры»?
— Ну, разумеется, когда нам наконец удается поесть мяса.
Эскофье открыл один ящик. Он был полон крошечных перепелиных тушек, обглоданных почти полностью; нетронутыми остались только ножки.
Роза взяла одну перепелку в руки и рассмеялась.
— Значит, если члены нашего идеально правильного общества обгложут эту птичку не полностью, добрые сестры из монастыря сумеют накормить неимущих? — Она сказала это по-французски, но с сильным привкусом кокни. — И каков же рецепт такого блюда?
— Он украден у русских.
— Наверное, оказался единственно подходящим.
— Все очень просто: посыпать птичье мясо специями, немного покоптить в древесном дыму и положить в плов.
— Я и понятия не имела, до чего вы благородны!
— По-моему, никто не должен оставаться голодным.
Обе монахини расцеловали его, а потом стали целовать ему руки.
— Вы слишком добры, — приговаривала мать настоятельница.
— Погодите. — Эскофье снял с соседней повозки небольшой бочонок вина. — Вот еще всем вашим сестрам. В медицинских целях, разумеется.
Когда дряхлая повозка тронулась в путь, Роза взяла Эскофье под руку. Она была значительно выше его, но он, похоже, ничего не имел против.
— Я могла бы многому у вас научиться, — сказала она.
— На кухне?
— Где вам будет угодно.
— Тогда давайте начнем обучение с кухни.
— Но я одета не для готовки.
— Ничего, мы вас разденем.
Роза надела поварскую куртку Эскофье; она пришлась ей как раз впору. Старшая горничная «Савоя» забрала ее одежду из его апартаментов, отгладила и снова повесила к нему в шкаф. Ничего необычного в подобной просьбе не было: Роза была, в конце концов, одной из женщин Герцога.[103] А все женщины Герцога отнимали у прислуги немало времени.
— Сколько всего тарелок?
— Восемнадцать сотен для ланча и ужина.
— Чтоб мне провалиться!
— Oui.
Во время ланча Роза стояла рядом с Эскофье, глядя, как он внимательно инспектирует каждую тарелку, прежде чем та покинет пределы кухни. Каждое баранье ребрышко, каждое рыбное филе, каждую порцию мусса и заливного — все от соуса до супа и гарнира было подано как полагается.
Но незадолго до конца ланча Ритц вошел в кухню с тарелкой в руке. Эскофье обследовал ее.
— Все идеально.
— Да, идеально, — сказал Ритц. — Но каким-то образом наш гость решил, что Poulets de grains a la Polonaise[104] — это нечто жареное, с картошкой, точнее, с чипсами, хотя наш дорогой месье Эшенар и пытался объяснить ему, как готовится эта Poulet и как важно, чтобы соки печени и птицы смешались и пропитали друг друга.
— И чего же он хочет теперь?
— Он заказал жареный рубец с луком, колбасу и картофельное пюре. Я заверил его, что это прекрасный выбор, великолепная комбинация вкусов. Он очень богат. Как бы нам это для него приготовить?
— Этого мы для него готовить не будем, — отрезал Эскофье.
— Я знаю тут одну забегаловку, — сказала Роза. — Неподалеку. Рядом со стоянкой кебов.
Ритц поцеловал ей руку.
— Значит, пошлем туда мальчика, — сказал он с облегчением. — Ведь клиент всегда прав. Хотя клиенты бывают страшно невежественны. А порой и поразительно глупы. Но они всегда правы.
В тот же день, но уже ближе к ночи, когда они поднялись в апартаменты Эскофье, он приготовил для Розы горячую ванну. Маленькое помещение мгновенно наполнилось паром. Роза раздевалась неторопливо, ничуть не стесняясь. Скромность явно не принадлежала к числу ее достоинств. Когда она скользнула в воду, Эскофье подал ей бокал «Моэ».
— Ты научишь меня искусству французской кулинарии? — спросила она.
— Конечно.
— Но ведь я женщина.
— Ты не только женщина, ты еще и умна, и совершенно не боишься работы, и достаточно многое умеешь — у тебя есть полное право у меня учиться.
— Но пойдут разговоры.
— Это правда.
Это была самая что ни на есть правда, и оба отлично это понимали. Но в тот момент Эскофье казалось, что возможный скандал вполне стоит риска. Было в Розе нечто, напоминавшее ему о Саре. Разумеется, о куда более юной Саре. И потом, Сара была гораздо красивее, обладала более царственной осанкой и вообще всем своим обликом походила на королеву. Но и у Розы были красивые рыжие волосы, изящная шея и очень светлая, цвета сливочного масла кожа.
