«Обширная колонизация есть абсолютная политическая необходимость первого порядка. Нация, которая не завладевает колониями, неотвратимо скатывается к социализму, к войне бедных и богатых. Поэтому нет ничего удивительного в том, что высшая раса завоевывает страну низшей расы и ею управляет» [6, с. 85].
И дело здесь не в идеологических или политических позициях. Ренан — консервативный либерал, а его друг, химик Марсель Бертло, был демократом и радикал-социалистом (и одно время министром народного образования Франции). Он называл жителей Восточной Азии «вторым видом человека» и писал, что научное сообщество выполняет миссию помогать «установлению господства над старыми азиатскими цивилизациями посредством растущего интеллектуального престижа европейской науки. Это показывает… глубокую и необходимую связь между наукой и политикой» [6, с. 86].
Установки, отвергающие расизм и борьбу за расовое господство, отчетливо проявились в восприятии русской наукой
Главный тезис этой «немальтузианской» ветви дарвинизма, связанной прежде всего с именем П. А. Кропоткина, сводится к тому, что возможность выживания живых существ возрастает в той степени, в которой они адаптируются в гармоничной форме друг к другу и к окружающей среде. Эту концепцию Кропоткин изложил в книге «Взаимная помощь: фактор эволюции», изданной в Лондоне в 1902 г. Автор так резюмирует эту идею: «Взаимопомощь, справедливость, мораль — таковы последовательные этапы, которые мы наблюдаем при изучении мира животных и человека. Они составляют органическую необходимость, которая содержит в самой себе свое оправдание и подтверждается всем тем, что мы видим в животном мире… Чувства взаимопомощи, справедливости и нравственности глубоко укоренены в человеке всей силой инстинктов. Первейший из этих инстинктов — инстинкт Взаимопомощи — является наиболее сильным» [22, с. 73].
П. А. Сорокин записал в 1915 г. в свой преподавательский конспект такую мысль (видимо, широко признанную в кругах тогдашней интеллигенции): «Человечество — новая сила мира. Сила эта все более и более растет; она определяет область существования его самого и все шире и шире раздвигает эту область. То, что „естественно“ вне его — „неестественно“ для него. „Естественный“ закон борьбы за существование, уничтожение слабых сильными, неприспособленных — приспособленными, человечество заменяет „искусственным“ законом взаимной помощи и солидарности» [229].
В советское время биологизаторские представления о человеке были практически изжиты, а социал-дарвинистская компонента марксизма была «спрятана» в ходе кампании по его «вульгаризации» (которая была, фактически, «чисткой» марксизма от положений, несовместимых с советской идеологией, в том числе с ее антропологической моделью).
В современной России неолиберальная реформа общества и экономики потребовала интенсивной идеологической кампании. Одним из ее инструментов была радикальная биологизация представлений об обществе, которая неоднократно принимала формы гротеска, уже немыслимые на Западе.
Директор Института этнологии и антропологии РАН В. А. Тишков, бывший в 1992 г. Председателем Госкомитета по делам национальностей в ранге министра, в интервью 1994 г. дает такую фундаментальную установку: «Общество — это часть живой природы. Как и во всей живой природе, в человеческих сообществах существует доминирование, неравенство, состязательность, и это есть жизнь общества. Социальное равенство — это утопия и социальная смерть общества» [235].
Философствующий ученый народный депутат СССР Н. М. Амосов в главном академическом журнале так изложил сущность человека: «Человек есть стадное животное с развитым разумом, способным к творчеству… За коллектив и равенство стоит слабое большинство людской популяции. За личность и свободу — ее сильное меньшинство. Но прогресс общества определяют сильные, эксплуатирующие слабых» [46]. Эта «биологизированная» модель человека, которая внедрялась в начале реформ в России, была основанием для радикальных проектов социальной инженерии. Тот же Амосов с 1989 г. предлагал, в целях «научного» управления обществом в СССР, провести «крупномасштабное психосоциологическое изучение граждан, принадлежащих к разным социальным группам», с целью распределения их на два классических типа: «сильных» и «слабых». Он пишет: «Неравенство является сильным стимулом прогресса, но в то же время служит источником недовольства слабых… Лидерство, жадность, немного сопереживания и любопытства при значительной воспитуемости — вот естество человека» [47].
В популярной прессе можно было прочитать более радикальные утверждения. Один из первых «советских бизнесменов», председатель Ассоциации совместных предприятий Л. И. Вайнберг заявил (1 мая 1988 г.!): «Биологическая наука дала нам очень необычную цифру: в каждой биологической популяции есть четыре процента активных особей. У зайцев, у медведей. У людей. На западе эти четыре процента — предприниматели, которые дают работу и кормят всех остальных. У нас такие особи тоже всегда были, есть и будут» [83][34].
Для подрыва самоуважения человека и легитимности общественного строя, разрушения уравнительного идеала в общественном сознании «антропологическая» аргументация применяется очень широко. Так, перед началом реформ в России доказывалось, что в результате революции, войн и репрессий произошло
Видный социолог В. Шубкин давал в популярном во время перестройки журнале «Новый мир» такие определения: человек биологический — «существо, озабоченное удовлетворением своих потребностей… речь идет о еде, одежде, жилище, воспроизводстве своего рода». Человек социальный — в социологии его нередко определяют как «внешне ориентированную» личность в отличие от личности «внутренне ориентированной»… он «непрерывно, словно четки, перебирает варианты: это выгодно, это не выгодно… Если такой тип не нарушает какие-то нормы, то лишь потому, что боится наказания. Он как бы в вечном жестоком противоборстве с обществом, с теми или иными социальными институтами», у него «как видно, нет внутренних ограничений, можно сказать, что он лишен совести». Человек духовный — «это, если говорить кратко, по старому, человек с совестью. Иначе говоря, со способностью различать добро и зло».
Каково же, по выражению В. Шубкина, «качество населяющей нашу страну популяции»? Это качество, по его мнению, удручающе низко в результате организованной в стране «генетической катастрофы»: «По существу, был ликвидирован человек социальный, поскольку любая самодеятельная общественная жизнь была запрещена… Человек перестал быть даже „общественным животным“. Большинство людей было обречено на чисто биологическое существование… Человек биологический стал главным героем этого времени» [279].
Идеологическое содержание таких выступлений вполне ясно и было необходимо для оправдания тех катастрофических социальных последствий, с которыми сопряжен радикальный проект перехода к рыночной экономике. Мы не затрагиваем этот идеологический аспект по существу — нам здесь важно лишь то, что мифический тезис о генетическом вырождении советского народа, легитимирующий обращение с ним как популяцией сугубо биологических существ, прикрывается авторитетом науки.
В самое последнее время биологизаторство в идеологическом пространстве России вновь приобрело радикальные формы в рамках кампании по сдвигу массового сознания русских к этническому национализму. В 2005 г. историк и политолог В. Д. Соловей (доктор наук, сотрудник Российской Академии наук и эксперт «Горбачев-фонда») опубликовал книгу «Русская история: новое прочтение» [224] — о природе этничности и русском народе. Главная аксиома «новой парадигмы отечественной истории», которую предлагает Соловей, сводится к тому, что этничность есть