Видимо, впервые термин «общество знания» ввел П. Дракер (Peter Drucker) в 1969 г. Позже, в 1973 г. его использовал Д. Белл (Daniel Bell).

Не будем затрагивать большую тему опасности технизации для общества, которую Хайдеггер развивает исходя из указанной сущности техники, она выходит за рамки данной работы.

Э. Фромм уделяет этим манифестам большое внимание, посвятив им главу «Обожествление техники и некрофилия» [254, с. 294–308].

Политэкономические аналогии Белла надо принимать как художественные метафоры с очень низким познавательным потенциалом. Во-первых, в индустриальном обществе лишь небольшая часть труда вовлекалась в стомостные отношения, даже в капиталистическом производстве. Во-вторых, знание «индустриального» типа будет составлять подавляющее большинство в потоке знания и постиндустриального общества, и здесь принципиальных изменений не наблюдается. В-третьих, знания в буржуазном обществе не могут «замещать труд в качестве источника прибавочной стоимости» потому, что их «практическое применение» осуществляется в форме труда. Подобные метафоры, которыми наполнена и российская литература, лишь маскируют реальные проблемы социологии и экономики «общества знания».

Это утверждение противоречит реальности во всех его частях. Все границы проведены «искусственно» и проведены именно для того, чтобы разделять племена и народы. Потому и потребовалось международное право. ООН не могла одобрить «гуманитарную интервенцию» и никогда ее не одобряла, ее Устав допускает лишь «отпор агрессору». Что защищает «право на вмешательство», наглядно показали самые чистые случаи — агрессия НАТО в Югославии и США в Ираке.

В Докладе Международной комиссии ООН по окружающей среде и развитию «Наше общее будущее», подготовленным в 1987 г. и явившимся основой концепции устойчивого развития 1992 г., сделан вывод, противоположный выводу докладов Римского клуба о «пределах роста». В докладе ООН сказано: «Мы способны согласовать деятельность человека с законами природы и добиться всеобщего процветания» [189].

В конце XIX века во Франции, данные которой использовал Подолинский, при затратах 1 калории труда человека и лошади фиксировалась 41 калория на сеяных лугах и столько же на посевах пшеницы [206]. Если заменить лошадь трактором, то нефть окупится солнечной энергией сторицей. Растения Земли, поглощая бесплатную энергию Солнца, за год превращают в глюкозу около 100 миллиардов тонн углерода из атмосферы. А нефти человечество добывает в сто раз меньше — и то она стала дефицитной. Сегодня 9/10 энергии, используемой людьми, получается из источников, не связанных с ежегодным продуктом фотосинтеза. Это кардинальное изменение произошло всего за 100 лет.

Заметим сразу, что десакрализация природы сразу означала и десакрализацию труда в западной цивилизации, ибо он есть прежде всего отношение человека к природе. Труд в обладающем святостью Космосе, каждый материальный объект которого нес в себе «конечную причину» (замысел Божий), в традиционном обществе имел литургический смысл. Те случаи уничтожения продуктов труда, которые иногда приходится наблюдать и сегодня на Западе (например, организуемые с торжественностью операции по ликвидации молока или фруктов), а тем более случаи создания «антипродукта» (наполнение зловонным мусором Неаполя или мраморных залов аэропортов и университетов во время забастовок мусорщиков) выглядят буквально как черная месса — анти-литургия.

Содди имеет в виду упорство крестьян в борьбе за землю, ставшее движущей силой русской революции.

Плодотворная и наглядная идея представления «внешних эффектов» как обладающих антистоимостью «антитоваров» принадлежит М. К. Берестенко.

А. В. Чаянов писал: «Экономическая теория современного капиталистического общества