— Хорошо, я слушаю, — согласился офицер.

— Меня интересует только один вопрос. Почему и при каких обстоятельствах сожгли кодовую таблицу на «Талых ручьях»?

Омельченко улыбнулся и, не задумываясь, ответил:

— По случайности. Прапорщик бросил ее в печь вместе с пустыми конвертами, а когда хватился, то уже поздно было.

— И что, нельзя ее было вытащить?

— Конечно, нет. Ты был на «Талых ручьях»? — спросил он Игоря.

— Нет еще, а что?

— Там печь представляет собой топку котельной. Кто ж туда полезет, — усмехаясь, ответил Омельченко.

— А не пробовали водой залить? — продолжал атаковать вопросами Чернов.

— Бесполезно. Во-первых, отопительный сезон закончен, поэтому воду в котельной отключили в связи с ремонтом труб. А во-вторых, то пламя, которое там пылало, водой не зальешь.

Очень быстро офицеры пришли в штаб полка. Чернов пошел в свой кабинет, а Омельченко направился к начальнику штаба.

Усевшись в кресле и прикрыв глаза, Игорь стал анализировать полученную информацию. «На первый взгляд, ситуация обычная. В практике подобное бывает. Но почему начальник штаба посчитал нужным остаться в стороне от этого нарушения, хотя прекрасно осознает, что допустил нарушение режима секретности, точнее, закрыл на него глаза и при этом нарушил его документальное оформление? Это, в общем, одно и то же, но в данном случае заслуживает меньшего наказания. Почему в состав комиссии он включил офицера, который не имеет допуска к секретам? Почему Горохов утверждает, что побежал за водой, чтобы потушить огонь, а Омельченко заявляет, что тушить водой никто и не собирался? Следующий момент. За счет чего в топке могло быть сильное пламя, если отопительный сезон закончен? Судя по акту, документов для уничтожения было немного и их спокойно можно было сжечь в ведре. Что же там было на самом деле, если лгут все трое? Надо опрашивать своих негласных источников, из числа тех, кто был на лагерном аэродроме. Эти трое мне ничего не скажут, тем более после беседы у Федотова», — подумал Чернов и стал собирать документы для сдачи в секретную часть.

Когда делопроизводитель секретной части приняла документы, она обратилась к Чернову:

— Игорь, начальник штаба приказал, чтобы ты зашел к нему после сдачи документов.

— Лидия Васильевна, начальник штаба мне не может приказать, потому что я служу в другом ведомстве. А вы доложите ему, что его просьбу мне передали, — Чернов улыбнулся женщине и вышел в коридор.

Не успел он войти в кабинет, как раздался телефонный звонок. Опытный майор Мухин когда-то учил его: «Не спеши поднимать трубку, отвечай после четвертого или пятого звонка. Так поступают все начальники, а сразу отвечают на звонок только дневальные на тумбочке». Чернов не спеша сел за стол, потер руки и снял с рычага трубку. Он не успел ответить, как услышал разъяренный голос начальника штаба:

— Ты что себе позволяешь? Тебе кто дал право опрашивать моих подчиненных по поводу моих действий?

— Во-первых, насколько я понял, мы еще не перешли на «ты» в наших отношениях. А во-вторых, меня этого права никто не лишал, оно дано мне моими служебными полномочиями. Если вы хотите со мной что-то обсудить, то я готов уделить вам время после обеда, даже без предварительных договоренностей, — мягко отреагировал на хамство Чернов.

В ответ абонент бросил трубку.

До конца дня Игорь просидел у себя в кабинете, обдумывая версии случившегося на лагерном аэродроме и свои дальнейшие отношения с начальником штаба. «Если в первом случае вопросов было больше, чем ответов, то в ситуации с начальником штаба все было ясно, как белый день. Закоренелый солдафон Федотов всегда будет видеть в Чернове не представителя органов госбезопасности, а обычного капитана. Идти с ним на примирение — значит подчиниться его воле и, образно говоря, стать в строй его подчиненных. Тогда можно потерять свой авторитет не только в его глазах, но и перед всеми офицерами полка. Продолжать словесные перепалки — тоже смысла нет, потому что ничем хорошим и продуктивным это не закончится. Остается одно — погонами надавить на погоны. Другими словами, доложить данную информацию полковнику Иващенко, а тот быстро расставит точки над «i». Тогда Федотову придется выбирать из двух зол меньшее, а в его случае — это мир с капитаном Черновым», — подумал Игорь. На этом решении он и остановился. На следующий день он прямо с утра отправился в Особый отдел доложить полученную информацию. Подполковник Можайский, внимательно выслушав его, немного подумал и решительно подвел итог всему услышанному:

— Я считаю так: по факту незаконного уничтожения кодовой таблицы необходимо проинформировать командующего ВВС, пусть они проводят свое расследование и сами наказывают виновных. Я не думаю, что кто-то из этих троих умышленно ее похитил. И прапорщик из СПС, и начальник штаба в этом не заинтересованы, тем более что сразу подпадают под подозрение. Омельченко там вообще «левый чайник». Видимо, нашли первого попавшего незадействованного человека. Да и нет у нас оснований утверждать, что она была похищена. Видимо, так на самом деле все и было, как они утверждают. А вот ваши отношения с Федотовым как-то решать надо. Было бы лучше, если бы ты сам, без нашей помощи, нашел с ним точки соприкосновения.

— Да я обеими руками «за», — ответил Игорь, — но он во мне видит только капитана и не более того. О чем бы мы с ним ни говорили, все заканчивается разницей в погонах. Что же, мне ждать, пока подполковника присвоят?

— Пожалуй, к тому времени Федотов либо уйдет на пенсию, либо станет полковником, — Можайский улыбнулся и предложил свой вариант примирения: — Давай, я поговорю с ним, а не Иващенко. Я не буду акцентировать внимание на вашем конфликте, опрошу его по ситуации с кодовой таблицей и сделаю так, что у него надолго пропадет желание ездить в Особый отдел общаться с равными по званию. Думаю, после этого для него выгоднее будет решать вопросы с тобой. Пока суть да дело, набросай текст информации командующему, а я пока вызову на беседу Федотова.

Игорь взял лист бумаги и сосредоточенно стал обдумывать содержание информации, а Можайский подвинул к себе телефонный аппарат внутренней связи и набрал номер одного из заместителей командующего ВВС.

Чернов возвращался домой, но чувства удовлетворенности от общения с начальником не испытывал. Отношения с начальником штаба его мало беспокоили. Он не мог согласиться с мнением начальника о том, что уничтожение кодовой таблицы было случайностью. Каких-то конкретных версий пока не возникло, но интуиция подсказывала, что не все так просто.

Вернувшись в штаб, капитан первым делом направился в отдел кадров. В пустом кабинете сиротливо сидел начальник майор Кухарев. Учитывая, что все женщины были в отпуске, он одним пальцем что-то печатал на печатной машинке. Чернов поздоровался с ним и спросил:

— Можно я у тебя посмотрю личные дела офицеров и прапорщиков?

— Смотри, — равнодушно ответил тот, — шкафы открыты.

За годы службы в отделе кадров майор привык к частым появлениям у себя сотрудников Особого отдела и воспринимал их желание поработать с документами как обыденное явление. Поэтому он даже не посмотрел, чьи личные дела взял Чернов. А Игорь начал работу с изучения личного дела подполковника Федотова. Ничего особенно интересного для себя он там не нашел. Послужной список характерен для многих офицеров полка: срочная служба, военное училище, офицерская служба, учеба в академии. В характеристике есть отдельные моменты, характеризующие его как личность: заносчив, болезненно реагирует на критику, но в то же время обладает высокими командными и организаторскими