отказавшихся слепо следовать за одним из двух былых вождей. Выразились же действия по единению в традиционных, вполне приемлемых для обеих сторон кадровых решениях, назначениях подвергшихся ранее опале людей на посты, которые если и не возвращали во власть — вроде бы лишь пока, то безусловно приближали к ней.
Начались такие назначения в самом конце 1933 г., дабы наиболее склонные к конформизму видные оппозиционеры — левые Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев, Е.А. Преображенский, К.Б. Радек; правые Н.И. Бухарин, А.И. Рыков, М.П. Томский — смогли выступить с покаянно-панегирическими речами на XVII съезде партии, признав окончательную правоту Сталина и верность предложенного им генерального курса[68].
Поздней осенью 1933 г. возвратили в Москву из второй ссылки Зиновьева и Каменева. В декабре их восстановили в партии и одновременно предоставили ответственную работу. Зиновьева утвердили членом редколлегии теоретического органа партии журнала «Большевик», а Каменева — директором книжного издательства «Academia» и по совместительству директором Института мировой литературы и только что созданного Литературного института[69].
Еще раньше, в середине 1932 г., подыскали вполне приемлемую должность и для одного из самых активных сторонников Троцкого, Радека, который после восстановления в рядах ВКП(б) в 1930 г. прозябал в редакции газеты «Известия». Его назначили заведующим созданного специально под него Бюро международной информации (БМИ) в структуре Культпропа. А 19 мая 1934 г., отнюдь не по забывчивости, ПБ вторично приняло решение о БМИ, повысив его статус — теперь БМИ действовало при ЦК[70].
Столь же радикально узкое руководство изменило и судьбу Бухарина, вынужденного с конца 1929 г. довольствоваться чуждой его знаниям и интересам работой в ВСНХ-НКТП. По предложению Сталина решением ПБ от 20 февраля 1934 г. его назначили ответственным редактором второй по значимости в стране газеты-официоза «Известия»[71]. А вскоре, 13 марта, последовало решение и по Н.А. Угланову, еще одному из лидеров правого уклона, в 1924—1928 гг. являвшемуся 1-м секретарем МК, в 1926—1929 гг. — кандидатом в члены ПБ. Его не только исключили из партии по делу Рютина, но и выслали из столицы: сначала в Астрахань, а затем в Тобольск. Но прощение Угланова было, в отличие от Бухарина, далеко не полным. Его лишь восстановили «в рядах ВКП(б) — отменив перерыв пребывания вне партии с 9.Х.32 по I0.III.34», и потому предложили «Обь-Иртышскому обкому ВКП(б) выдать т. Угланову партбилет»[72].
В еще более сложном положении оказался Х.Г. Раковский, в прошлом весьма активный и убежденный троцкист, возглавлявший правительство УССР в 1919 — 1923 гг., а затем находившийся в почетной ссылке полпредом СССР в Великобритании и Франции. Из Новосибирской области, уже настоящей ссылки, он 5 марта (весьма возможно, узнав о переменах в положении Зиновьева, Каменева и Бухарина) направил в ПБ просьбу о восстановлении его в партии. Поначалу, 13 марта, узкое руководство отклонило ее, но изменило свое решение, получив 17 марта еще одно письмо Раковского следующего содержания: «ЦК ВКП(б) заверяю, что полностью и целиком разделяю генеральную линию партии, категорически исключаю всякую мысль оставить за собой какие-либо лазейки и бесповоротно порываю с контрреволюционным троцкизмом. Если мне разрешили бы выехать в Москву, я придал бы моему заявлению ту форму и содержание, которое бы целиком удовлетворило ПБ ЦК ВКП(б)». Такое откровенно уничижительное послание тут же получило одобрительную резолюцию Сталина: «По-моему, можно разрешить Раковскому приезд в Москву»[73].
18 апреля в «Правде» на второй и третьей полосах полуторным подвалом было опубликовано «Заявление X. Раковского в Центральный комитет ВКП(б)». В нем содержалось все, что так остро необходимо было узкому руководству. «В течение почти семи лет, — писал Раковский, — я боролся с генеральной линией, боролся страстно, самообольщаясь тем, что мои взгляды правильны. Теперь мое заблуждение для меня ясно». 22 апреля ПБ предложило КПК рассмотреть вопрос о партийной принадлежности Х.Г. Раковского[74]. Несколько позже его назначили начальником управления учебных заведений Наркомздрава РСФСР.
Почти одновременно такие же метаморфозы произошли и с еще одним известным троцкистом, Л.С. Сосновским, довольно популярным после революции журналистом, исключенным, как и многие сторонники Троцкого, из партии в декабре 1927 г. 27 февраля 1934 г. «Правда» опубликовала и его открытое заявление — «Письмо Сосновского Л. в Центральный комитет ВКП(б)», а вскоре его трудоустроили, причем по специальности, что бывало крайне редко, — в редакцию «Известий».
Своеобразная выборочная партийная амнистия, в свою очередь, породила негласную кампанию, направленную против возникавшего в пропаганде культа Сталина. Резонно опасаясь, что в новых условиях, сложившихся после возвращения к активной деятельности, да еще в столице, Зиновьева, Каменева, Радека, Раковского, Сосновского, Бухарина, чрезмерное усердие склонных к лести и подхалимажу партийных чиновников окажет ему медвежью услугу, Сталин предпринял решительные меры. 10 апреля по его предложению ПБ объявило «выговор редакциям «Правды» и «Известий» за то, что без ведома и согласия ЦК и т. Сталина объявили десятилетний юбилей книги т. Сталина «Основы ленинизма» и поставили тем самым ЦК и т. Сталина в неловкое положение». 4 мая ПБ приняло еще одно, тождественное по смыслу предыдущему, решение: «Принять предложение т. Сталина об отмене решения Заккрайкома о постройке в Тифлисе Института Сталина. Реорганизовать строящийся в Тифлисе Институт Сталина в филиал Института Маркса — Энгельса — Ленина». Наконец, своеобразный итог такого рода действиям подвело еще одно решение ПБ, принятое в конце года, 17 декабря: «Утвердить просьбу т. Сталина о том, чтобы 21 декабря, в день пятидесятипятилетия его рождения, никаких празднеств или торжеств или выступлений в печати или на собраниях не было допущено»[75].
И все же гораздо больше волновал и заботил узкое руководство не нарождавшийся культ личности, а непредсказуемая реакция на готовившиеся перемены со стороны четвертого уровня власти. Прежде всего его ядра — первых секретарей ЦК нацкомпартий, крайкомов и обкомов, непосредственно подчиненных ЦК ВКП(б). Для превентивной борьбы с этой частью бюрократии, о которой Сталин столь непочтительно отозвался на съезде, были использованы бюрократические же меры — резкое увеличение численности первых секретарей, что автоматически вело к понижению их реальных прав и значимости в широком руководстве.
…Районирование, начатое в 1923 г., должно было коренным образом изменить конституционно закрепленное государственное устройство, ликвидировать основанные на чисто национальном принципе три его главных звена: СССР, союзные республики, автономные республики и области, а также приравненные к ним губернии. Предполагалась иная, всего из двух звеньев, система, базирующаяся на экономическом уровне развития конкретных территорий и хозяйственном тяготении их: СССР, союзные и некоторые автономные республики, создаваемые только в РСФСР края и области. Деление на губернии (там, где оно существовало) упразднялось.
Эта реформа спустя семь лет привела к резкому, четырехкратному сокращению основных территориально-административных единиц. Вместо существовавших в Советском Союзе около ста губерний осталось всего тринадцать, но уже краев и областей, к тому же лишь в Российской Федерации: Северо- Кавказский, Сибирский, Дальне-Восточный, Северный, Нижегородский, Средне-Волжский и Нижне- Волжский края; Уральская, Западная, Ивановская промышленная, Московская, Ленинградская и Центрально-Черноземная области. Помимо них той же относительной самостоятельностью обладали также и шесть автономных республик, входивших в РСФСР: Татарская. Башкирская, Карельская, Крымская, Казахская и Якутская.
Однако даже такая упрощенная административная структура не соответствовала партийной. Для партии реально существовали не двадцать восемь союзных и автономных республик, краев и областей, а всего двадцать два равных друг другу первых секретаря. Именно они в своих регионах не столько отвечали за идеологическую работу, сколько контролировали строительство и функционирование уже вступивших в строй предприятий, а равно и «свои» МТС, колхозы и совхозы; именно они, двадцать два первых секретаря, и являлись подлинной властью. Ну а то, что они составляли еще и основу ЦК, структуры, которая избирала на своих пленумах высшие партийные органы — ПБ, секретариат, оргбюро и, следовательно, в конечном итоге и узкое руководство, превращало их в серьезных и опасных конкурентов сталинской группы. Усиливало такое положение еще и то, что все без исключения первые секретари не только вели
