Королевство сейчас слабее, чем когда-либо.
— Мне очень жаль, Джерард. Только будь уверен, за последние пять лет я передумал на эту тему больше, чем вы, мои братцы, вместе взятые.
— Мне тоже очень жаль.
— Полагаю, теперь нам лучше расстаться.
— До свидания, Корвин.
— До свидания, Джерард.
Я подождал несколько часов, пока солнце не исчезло за холмом, но не село и дом погрузился в преждевременный сумрак. Раздавив последний окурок, я поднял пиджак, отряхнул и набросил на плечи. В доме признаков жизни заметно не было, за грязными и разбитыми стеклами никто ни разу не шевельнулся. Я медленно спускался по склону.
Дом Флоры в Вестчестере был продан несколько лет назад, и это меня не удивило. Оказавшись в городе, я проверил это просто из любопытства. Однажды даже проехал мимо. Исчезла причина, приковывавшая Флору к этой тени. Надзор завершился, последний раз я видел ее в Амбере, вознагражденной за долгую работу. То, что она так долго была рядом со мной, а я не знал о ней, даже не ощущал ее присутствия, несколько раздражало меня.
Я подумал было связаться с Рэндомом, однако потом решил, что не стоит. Он мог помочь мне лишь рассказом о последних событиях в Амбере. Это, конечно, неплохо, но не так важно. Я был достаточно уверен, что Рэндому можно доверять. В конце концов, в прошлом он уже оказывал мне кое-какую помощь — конечно, отнюдь не из альтруизма, и все же он сделал для меня больше, чем следовало ожидать. Но это произошло пять лет назад. Он снова был вхож в Амбер, и к тому же женат. И может захотеть обеспечить свое положение. Я просто не знал, как поступить; наконец, сопоставив возможные плюсы и минусы, решил, что лучше подождать и переговорить с ним лично, когда я вновь окажусь в Городе.
Я сдержал свое слово и не ответил ни на одну попытку связаться со мной. В первые две недели моего пребывания в этой Тени, на земле моей ссылки, они случались почти ежедневно. Но с тех пор прошло несколько недель, и теперь меня больше не пытались тревожить. Зачем позволять кому-либо нанести удар по колесикам своего сознания? Нет уж, родные мои.
Я подобрался к дому сзади, скользнул к окну, провел по нему рукавом. За домом я наблюдал три дня — внутри не должно было быть никого. И все же…
Я заглянул.
Там, конечно, был бардак. Многое, понятно, отсутствовало, но кое-что еще оставалось на местах. Я двинулся вправо и толкнул дверь. Заперта. Я усмехнулся.
Обойдя дом, я подошел к патио, где находилась ниша: девять кирпичей вбок, четыре вверх. Ключ был на своем месте. На обратном пути я потер его о пиджак. А потом отпер дверь и вошел.
Повсюду пыль, кое-где, правда, ее слой был потревожен. В камине валялись банки из-под кофе, обертки от сандвичей и окаменелые остатки гамбургера. За мое отсутствие дождь проложил себе надежный путь по трубе. Я подошел к очагу и задвинул вьюшку.
Передняя дверь была взломана у замка. Я дернул — она, должно быть, оказалась заколоченной гвоздями.
На стене прихожей была нацарапана непристойность. Я зашел в кухню. Здесь был полный кавардак. Все, что уцелело при грабеже, валялось на полу. Плита и холодильник исчезли, на полу остались лишь царапины от того, как их волокли.
Я повернул назад, в свою мастерскую. Тоже ограблена. Полностью. Проследовав далее, я с удивлением обнаружил в спальне собственную незастеленную кровать и два довольно дорогих кресла.
Студия оказалась в более благовидном состоянии. Большой стол был завален хламом и мусором, но так было всегда. Раскурив сигарету, я подошел к нему и уселся рядом. Думается, он остался на месте лишь из-за своих габаритов. Все книги оказались на полках. Их крадут только друзья. А там…
Я не поверил своим глазам, встал и подошел поближе.
Дивная гравюра Иоситоси Мори висела на своем собственном месте: чистая, суровая, элегантная, мощная. Подумать только, что никто так и не догадался уволочь самое ценное из моего состояния…
Чистая?
Я пригляделся, провел пальцем по раме.
Слишком уж чистая — ни пылинки, ни соринки, совсем не так, как вокруг.
Я поискал ловушку — не обнаружил; снял гравюру с крючка и опустил вниз.
Нет, стена под ней не была темнее, в точности такая же, как вокруг.
Я поставил творение Мори на стул у окна и возвратился к столу. Я был встревожен, на что, вне сомнения, некто и рассчитывал. Гравюру явно снимали, о ней позаботились — за это я был благодарен — и повесили обратно совсем недавно. Словно мое возвращение можно было предугадать.
Такой причины вполне достаточно для мгновенного бегства. Но теперь бежать было уже неразумно. Если это ловушка, она, конечно же, готова сработать.
Я вытащил автоматический пистолет из кармана пиджака и заткнул за ремень. Я и сам не собирался возвращаться сюда. Так получилось просто потому, что у меня вдруг оказалось свободное время.
Значит, рассчитано было не на один день. Если я вернусь в свой прежний дом, то лишь за самой ценной вещью в нем. Поэтому надо сохранить ее и представить так, чтобы я второпях ничего не заметил. А если заметил? Пока на меня еще не нападали, так что на ловушку не похоже. Что это значит?
Весть. В каком-либо виде.
Какая? От кого? И где?
Самым надежным уголком во всем доме, если он только не взломан, был сейф. Справиться с этим железным шкафом было вполне по плечу и сестрицам, и братьям. Я подошел к задней стенке, утопил панель и поднял ее. Набрав на циферблате нужную комбинацию цифр, отступил на шаг и открыл дверцу когда-то щегольской тростью.
Ничто не взорвалось. Неплохо. Правда, я и не ожидал взрыва.
Внутри не было ничего особенно ценного — несколько сотен долларов, какие-то документы, рецепты, письма.
Конверт. Свежий, еще не пожелтевший и прямо на виду. Его я не помнил.
Изящным почерком на нем было написано мое имя. Но не шариковой ручкой.
В конверте лежали письмо и карта.
Письмо гласило:
Брат мой Корвин, если ты читаешь эти строки, значит, мы еще мыслим достаточно сходно и я в какой-то мере могу предугадывать твои поступки. Благодарю тебя за одолженную гравюру — одну из двух, на мой взгляд, возможных причин твоего возвращения в эту убогую обитель. Мне жаль возвращать ее, должно быть, наши вкусы во многом схожи, а она провисела в моих палатах уже несколько лет. Есть в этом изображении нечто, затрагивающее знакомую нам обоим струну. Возвращение гравюры рассматривай как знак моей доброй воли и призыв к вниманию.
Буду откровенен с тобой, ибо лишь тогда у меня есть возможность в чем-либо тебя убедить. Не стану просить прощения за содеянное. Жалею лишь об одном: что не убил тебя, когда это следовало сделать. Дурацкое тщеславие. Время, может быть, и исцелило твои глаза, но я сомневаюсь, чтобы оно заметно изменило наши чувства друг к другу. Твоя записка «Я вернусь» лежит сейчас передо мной. Если бы я написал ее сам, то, безусловно, вернулся бы — это мне ясно. Мы в чем-то похожи, и я жду твоего возвращения, жду не без опасения. Ты ведь не дурак и вернешься с силой. И вот где за былое тщеславие платит нынешняя гордость. Корвин, не ради себя, ради Королевства я ищу мира с тобой.
Теперь из Теней к Амберу все время приходят орды, и я не понимаю, откуда они берутся. Вся семья сплотилась вокруг меня против врагов, самых страшных за всю историю Королевства. Я бы хотел, чтобы ты поддержал меня в этой борьбе. Если же нет, я прошу, чтобы ты на время воздержался от нападения на меня. Если ты решишь оказать мне содействие, никакой вассальной присяги от тебя не потребуется — просто на время опасности признай мою власть. Тебе будут оказаны все положенные почести. Чтобы ты убедился, что я не лгу, свяжись со мной. Я не смог вызвать тебя через твой Козырь, потому посылаю тебе свой. И хотя твой ум учитывает возможность обмана с моей стороны, заверяю тебя, что это не так.
Эрик, Государь Амбера.
