Сегодня был день коронации Эрика.
В зале воцарилось полное молчание. Каин приблизился к Эрику, держа в руках алую подушечку, на которой лежала корона Амбера. Каин преклонил перед будущим королем одно колено и замер, протягивая корону Эрику и предлагая взять ее.
И тут меня рывком подняли с пола и поволокли вперед. Я понял зачем. Эта мысль поразила меня как молния. Я сопротивлялся изо всех сил. Но меня сбили с ног и подтащили к подножию трона.
Вновь зазвучала музыка. Теперь она играла «Зеленые рукава»note 10. Джулиан, стоявший позади меня, провозгласил:
— Восславим же нашего нового короля! — А потом мне на ухо прошептал: — Возьми корону и подай ее Эрику! Он сам наденет ее!
Я не отрываясь смотрел на корону Амбера — тяжелый серебряный обруч с семью зубцами, каждый из которых венчал драгоценный камень. Кроме того, она была буквально усыпана изумрудами, а по бокам, над висками, сияли два огромных рубина.
Я не двигался. Перед моим мысленным взором возникло лицо отца, увенчанного этой короной.
— Никогда! — сказал я и почувствовал удар по левой щеке.
— Возьми ее и подай Эрику! — повторил Джулиан. Я тоже попытался его ударить, но меня держали крепко. Джулиан снова ударил меня.
Я еще раз посмотрел на корону, на ее острые высокие зубцы.
— Хорошо, — сказал я и, как бы решившись, протянул руку.
Я поднял корону обеими руками, подержал так секунду, затем быстро возложил себе на голову и провозгласил:
— Короную себя, принца Корвина, и провозглашаю королем Амбера!
Корону с меня немедленно сорвали, она вновь была водружена на подушку. Я же получил несколько ощутимых ударов в спину. По залу пронесся легкий шум.
— Возьми корону и подай ее Эрику! — злобно прошипел Джулиан. — Ну же!
Еще один пинок сзади.
— Хорошо, — сказал я, чувствуя, что рубашка на спине промокла.
На этот раз я метнул корону прямо в Эрика, стараясь попасть ему зубцами в глаза.
Он поймал ее на лету правой рукой и улыбнулся, глядя, как меня избивают.
— Благодарю тебя, — промолвил он. — А теперь слушайте все: и те, что присутствуют в этом зале, и те, что внемлют мне в Тени! Сегодня я собственноручно короную себя и принимаю титул короля Амбера! Я беру скипетр и принимаю Амбер под свое покровительство! Я честно победил в борьбе за этот трон и отныне буду владеть им по праву крови!
— Лжец! — закричал я, но мне зажали рот.
— Я короную себя и нарекаю Эриком Первым, королем Амбера, Янтарного Королевства!
— Да здравствует король! — трижды провозгласили все присутствующие.
И тогда Эрик наклонился ко мне и прошептал:
— Глаза твои видели сегодня величайшее зрелище из всех, какие ты когда-либо увидишь снова. Эй, стража! Отвести Корвина обратно в кузницу и выжечь ему глаза! Пусть сегодняшняя церемония будет последним, что они увидят. А потом заточить пленника в самом глубоком и темном подземелье, и да будет имя его предано забвению!
Я плюнул ему в лицо, и меня снова жестоко избили.
Я пытался сопротивляться, но меня силой выволокли из тронного зала. Никто даже не обернулся в мою сторону. Последнее, что я увидел, был Эрик, восседающий на троне с милостивой улыбкой.
Его приказ был исполнен незамедлительно. К счастью, я потерял сознание до того, как они закончили.
Не представляю, сколь долго я провалялся без чувств. Очнувшись в полном мраке, на который отныне был обречен, я почувствовал ужасную боль в глазницах. Может быть, именно тогда, увидев приближающееся к моим глазам раскаленное железо, я и произнес свое страшное проклятие; может быть, и раньше. Не помню. Но я знал: Эрику никогда спокойно не править в Амбере, ибо проклятие принца Амбера, произнесенное в неистовстве, всегда сбывается.
От боли я вцепился зубами в пучок соломы. Слез не было — и в этом заключалось самое страшное. Меня окружала тьма. Бог знает, сколько прошло времени, прежде чем я погрузился в спасительный сон.
Я проснулся вместе с болью. Встал, шагами измерил свою темницу. Четыре шага в ширину, пять в длину. В одном углу — куча соломы и соломенный тюфяк сверху, в другом — отверстие в полу для отправления естественных потребностей. В нижней части двери — небольшое отверстие, закрытое дверкой, и полочка. На полочке стоял поднос с куском черствого хлеба и кувшином воды. Я поел и напился, но это мало мне помогло.
Голова раскалывалась от боли, и душа страдала не меньше.
Я почти все время спал, никто ко мне не приходил. Я просыпался, ел, бродил по камере и снова засыпал.
По моим подсчетам, прошло дней семь. Боль в глазницах наконец утихла. Но ненависть к брату моему, ставшему правителем Амбера, ярким пламенем пылала в моей груди. Лучше бы он меня убил!
Интересно, как на мое ослепление реагировали жители?
Когда окружающий меня ныне мрак достигнет границ Амбера, Эрик — я был уверен! — еще пожалеет о содеянном. Эта мысль немного согревала.
Так начались для меня дни бесконечного мрака. Впрочем, даже если бы глаза у меня были, я все равно не смог бы отличить в этой темнице день от ночи, ибо здесь не было ни окон, ни света.
Время текло само по себе, словно проходило мимо. Порой от этой мысли меня бросало то в жар, то в холод. Сколько же все-таки я здесь нахожусь? Месяцы? Или только часы? Или недели? А может быть, годы?
Я совершенно утратил способность ощущать течение времени. Я спал, ходил по камере (я уже помнил наизусть каждую выбоинку), вспоминал былое, свои деяния и то, чего сделать не успел… Иногда просто сидел, скрестив ноги, в оцепенении, дыша медленно и глубоко, пытаясь вывернуть наизнанку свою память, пока хватало сил и терпения. Порой это помогало — думать ни о чем.
Да, Эрик поступил умно. Я сохранил свою силу и могущество, но теперь они были бесполезны. Слепой не в состоянии пройти через Тень.
Моя борода уже достигала груди, волосы тоже сильно отросли. Сначала мне все время страшно хотелось есть, затем аппетит почти прошел. Порой, при резких движениях, сильно кружилась голова.
Во сне — а снились мне чаще всего кошмары — способность видеть возвращалась, и это причиняло мне при пробуждении особые страдания.
Однако некоторое время спустя я как бы отрешился от своего горя и тех событий, которые предшествовали моему ослеплению. Порой казалось, что это случилось вовсе не со мной, а с другим человеком. Странно, но это тоже было похоже на правду.
Я, наверное, сильно исхудал, выглядел тощим и бледным. Плакать я не мог, хотя иногда мне очень этого хотелось; слезные железы были явно повреждены. Чудовищно! Сама мысль об этом вселяла в меня ужас.
Однажды посреди этого бесконечного мрака я вдруг услышал, что кто-то скребется в дверь, но не обратил на это внимания.
Звук повторился, и снова я не ответил.
Потом кто-то позвал меня по имени.
Я подошел к двери.
— Кто это?
— Это я, Рейн, — раздалось в ответ. — Как вы там?
Я рассмеялся:
— Отлично! Просто превосходно! Бифштексы и шампанское каждый вечер! И юные танцовщицы!..
