датчиком напряжения на коконах. Так вот, я очень хочу посмотреть на рисунок энцефалограммы «спящей».

— Но если она без сознания, — возразила Кристал, — разве это не должно быть чем-то вроде медленной волны?

— Допустим. Но что я больше всего хотел бы увидеть, так это перенос, если он будет иметь место.

— Такую запись, как на графике напряжений?

— Та запись была чрезвычайно примитивной. На этот раз у нас будут более чувствительные инструменты. Я бы очень хотел посмотреть, на что это похоже. — По взглянул на меня и блеснул улыбкой. — «У блох больших зудит спина от блох других, поменьше; а тех кусает мелюзга — и дальше в бесконечность»[23]. Это написал Огастес де Морган, которого, насколько я понимаю, вдохновил Джонатан Свифт.

По не сказал ничего больше, но я уловил общий смысл.

Когда мы прибыли в больницу, я не был удивлен, обнаружив, что Кларисса уже там. Она стояла возле двери в комнату, которую больничный персонал превратил в изолятор для «спящей». Состояние пациентки не изменилось. По обеим сторонам двери выстроились несколько охранников в форме. Они даже не шелохнулись, когда я вошел; вместо этого их взгляды переместились на Клариссу.

Итак, теперь я знал, кто здесь командует. Не я, но Кларисса. По ерзал позади меня — ему не терпелось войти внутрь и поговорить с лечащими врачами.

— Мы можем войти? — спросил я у Клариссы.

Она какое-то время подумала над ответом. Затем кивнула охранникам, и те отступили от двери.

— Но я хотела бы поговорить с вами, — добавила она, отзывая меня в глубину коридора.

Поскольку терпение явно не относилось к числу ее достоинств, я сказал По, чтобы он шел в комнату без меня, и последовал за Клариссой в личный кабинет, принадлежавший, по всей видимости, одному из распорядителей больницы. Гигантский стол красного дерева украшала фотография счастливого семейства; настенные полки были заставлены старинными медицинскими приборами. Кларисса опустилась в стоящее за столом плюшевое кресло и жестом предложила мне выбирать из оставшихся стульев.

У меня было нехорошее предчувствие относительно этого разговора.

— Мы полагаем, что вы сделали все, что могли, — начала она.

— То есть проект закончен?

— Во всяком случае, ваше в нем участие.

— Понимаю. Руководство переходит к вам?

Она покачала головой.

— Осталось не так уж много. Как только женщина умрет, что ожидается в скором времени, единственным вопросом будет: что делать с остальными шестью «спящими»? Подозреваю, что они отправятся в какую-нибудь правительственную лабораторию для дальнейшего изучения или устранения.

Правительство обычно не посылало специального человека для передачи сообщения, если в нем не было какого-либо скрытого жала.

— А что насчет меня?

Кларисса сдвинула брови, будто размышляя над сложной проблемой.

— Ваши действия в последнее время неубедительны. Хотя этот проект и доведен до успешного завершения, по крайней мере к настоящему моменту, вы проявили колебание в нескольких ключевых моментах. Мы обеспокоены вашим психологическим состоянием. — Она окинула меня сожалеющим взглядом. — Мы пришли к решению прекратить выплаты по текущему сроку вашей службы.

Технически говоря, я был уволен.

Это не явилось для меня потрясением. Правда, я думал, что они все же немного подождут — засунут меня в какую-нибудь контору в глуши до тех пор, пока мой срок не выйдет. Единственное, что меня удивило: они решили оборвать связь начисто.

Вся прелесть системы, по крайней мере с точки зрения правительства, состояла в том, что недовольные кадры не могли причинить ей особенного вреда. Так она была устроена. Я не мог представлять угрозу для национальной безопасности, потому что не знал почти ничего, за исключением некоторой внутренней информации о правительственных методах наблюдения. А это совсем немного; я был способен навредить системе лишь немногим больше, чем тот больничный санитар.

Внезапно мне подумалось: а может, и он тоже бывший агент?

Самым важным вопросом была моя личность. Согласятся ли они окончательно закрепить ее за мной?

— За достойную службу, — продолжала Кларисса, глядя куда-то в потолок, словно там отображался мой послужной список, — мы установим вашу личность согласно вашему запросу. Все деловые бумаги, налоговые записи, правительственные базы данных, документация о приеме на работу, нотариальные свидетельства и личные рекомендации за вами закреплены. Вы раз и навсегда станете…

— Я не хочу.

Кларисса изумленно взглянула на меня. Честно говоря, я и сам был немного потрясен.

— Не понимаю, — сказала она.

— Я хочу стать самим собой. Тем, кем я родился. Я хочу снова быть Рексом Кимболлом.

Она издала несколько нечленораздельных звуков; ее рот открывался и закрывался, приведя мне на память золотую рыбку, которую я видел в аквариуме в приемной больницы.

— Это мое имя, — пояснил я.

— Невозможно, — выговорила она, наконец отыскав свой голос. — Вы не пользовались этой личностью больше десятка лет. Неужели вы не понимаете, что в вашем резюме окажется пробел, который вы никогда не будете в состоянии объяснить? Вас нигде не возьмут на работу, потому что заподозрят самое худшее: будто вы сидели в какой-нибудь иностранной тюрьме или психбольнице либо занимались преступной деятельностью все эти годы. И мы не станем вас прикрывать, когда вы начнете отрицать это, — просто не сможем. Нельзя допустить, чтобы люди знали, сколько агентов безопасности мы нанимаем, где они бывали, откуда они взялись — это значит открыть врагам наши уязвимые места. Мы установим для вас постоянную личность, но мы не станем публично признавать, что вы у нас служили. Несомненно, самое разумное, что вы можете сделать, это…

— В кои-то веки меня не привлекает самое разумное. Я не желаю закреплять за собой эту личность. Я хочу снова стать тем, кем был изначально.

— А как же ваша семья? Ваша подруга?

— Если она мне действительно подруга, то поймет.

Я оставил Клариссу брызгать слюной в кабинете. Без сомнения, она не замедлит отправить отчет о том, что у Марлона Мэтерса, он же Рекс Кимболл, начинается буйное помешательство.

И возможно, так оно и есть.