Ему нельзя позволить добиться успеха.
А хочет ли Гейзенберг добиться успеха? Это еще вопрос, подумал Берг, однако вслух не произнес.
— И если я убью Гейзенберга, то этому будет положен конец? Бомбу не применят? Нацисты наконец-то проиграют войну?
— Это замедлит развитие событий, Мо. И в мире, каковой он здесь и сейчас, существует шанс. Если Роммель[17] не возьмет Каир, если Паттон повернет на запад и пойдет на Амстердам. Да, существует шанс, который здесь может все завершить. Но для тебя, Мо, ничего не закончится.
Берг посмотрел на нее.
— Что ты имеешь в виду?
— Сейчас я должна идти. Смотри, — сказала она, указывая ни на что, если только не на парковую скамейку, стоявшую на краю газона. Там дверь. Мой срок истекает, и мне нельзя опаздывать.
Она повернулась к нему, взяла обеими руками за лицо и притянула к себе.
— Ты сделаешь это, Мо. Ты сделаешь кое-что очень важное. — А потом она наконец-то поцеловала его, затем отстранилась и развернулась, чтобы уйти.
— Конечно, — бросил он вслед ее каблукам, стучавшим по мощеной дорожке. — Ну да, важное дело. — Он повысил голос. — Эй, какого черта все это значит? И кто ты такая, черт тебя возьми? Я даже не знаю твоего имени!
Она обернулась.
— Скоро ты все узнаешь, Мо, обещаю. Ты важен.
— Мы увидимся снова?
— О да, в некотором смысле. Как-никак нам многое предстоит сделать, мне и тебе.
Она вновь развернулась, сошла с дорожки и двинулась по бурой зимней траве во тьму парка. И исчезла.
Теперь Бергу надо живо добраться до дома Шеррера и вернуться к выполнению задания: найти Гейзенберга, поговорить с ним и принять проклятое решение. Но куда, черт побери, исчезла эта женщина? Ему хотелось это знать. И нужно знать, если уж на то пошло, поэтому он достал «беретту» из кармана и двинулся за женщиной: по промерзшей зимней траве и потом, насколько он видел, через кусты к платановому дереву.
Звон в ушах, головокружение, тот самый миг тошноты, ощущение чего-то — электричества? — в воздухе, и больше ничего. Она исчезла. Никаких отпечатков на траве, и совершенно непонятно, как она скрылась.
Было облачно, темно, к тому же начал падать снег. Однако дом Шеррера должен находиться где-то в том направлении, через этот небольшой парк, вниз по Зиштрассе и в сторону озера. Разве миг назад небо не было ясным? Он поднял воротник, засунул «беретту» в карман и пошел.
12 августа 1944 года
Мо Берг и два его приятеля, Энрико Ферми и Пауль Шеррер, сидели на складных планчатых стульях за весьма шатким деревянным столиком в кафе «Маджоре» в швейцарской деревушке Динелла. Метрах в двухстах от них к западу проходила граница с Италией, где Мо и Энрико оставили свои велосипеды. То, что они их оставили, удовлетворило как итальянских карабинеров, так и швейцарских пограничников — и те, и другие лишь бросили взгляд на паспорта Ферми и Берга и махнули им рукой: проходите. Трудно даже было поверить, что идет война.
Берг чуть улыбнулся и позволил себе расслабиться на минутку. Вот они, все трое с кружками пива перед собой, Шеррер с сигаретой, спокойные и невозмутимые, насколько только можно, смотрящие на Лаго-Маджоре, на дальнем берегу которого виднелся Локарно. Безоблачное небо и солнечный свет, легкий прохладный ветерок, смягчающий летний зной, в то время как они втроем — двое ведущих физиков мира, а третий лишь посредственный бейсболист — обсуждали, как спасти мир.
Они были единственными посетителями маленького кафе, владелец которого, исполнявший также обязанности официанта и повара, принес им пиво и удалился готовить бутерброды, поэтому можно было позволить себе разговаривать, почти не таясь.
— Спасибо, что приехали. Я знаю, что путешествие было не из легких. Но у меня появилась новость о кое-какой возможности.
— Относительно Гейзенберга? — спросил Мо. Информация должна быть благоприятной, иначе Шеррер не стал бы прикладывать столько усилий.
— Да, старина, о Вернере. Через несколько месяцев ему позволят посетить нас.
— Да ты шутишь, — не поверил Ферми. — Германия не разрешит ничего подобного. Об этом должен будет знать сам Гитлер, а он никогда не допустит ничего подобного.
— Я сам так думал, Энрико. Но как-то одна из моих студенток — выдающаяся во всех отношениях — сказала, что мы смогли бы сыграть на тщеславии Гитлера. И вот мы состряпали цикл семинаров и пригласили Вернера приехать в Швейцарскую высшую техническую школу и выступить первым.
— И это сработало? — недоверчиво спросил Берг.
Шеррер улыбнулся.
— Я хочу кое-что показать, — объявил он, последний раз затянулся сигаретой, погасил ее в глиняной пепельнице и полез в нагрудный внутренний карман пиджака.
У Берга мелькнула мысль, что Шеррер достанет оружие — но это глупо, ведь они все друзья, не так ли? И действительно, это оказалось всего лишь письмо, все еще в конверте, хотя и открытом.
Шеррер вручил его Бергу со словами:
— От Вернера Гейзенберга.
Берг раздвинул верхний, разрезанный край конверта и достал письмо. От руки, очень красивый почерк. На немецком, конечно же.
Берг стал читать его вслух — тихо, но все же так, чтобы его мог услышать Ферми:
