поздно спохватились — у враждующих сторон не осталось самцов.

— Стало быть, не только роду людскому свойственно невежество и безрассудство. Как же вам посчастливилось выжить?

— Последние из нас изготовили янтарные шары, поместив в них копии своих разумов. Потом эти шары были брошены в поток времени.

— Но зачем? Разве это не могилы для ваших умов, не вечное погребение?

— Вовсе нет… Шары обладают способностью взывать к умам, но не к человеческим, а к нашим… С течением времени на земле могут появиться существа, подобные нам, и они придут на зов сфер. И тогда мы воскреснем, со всеми нашими умениями и мудростью.

Я, как и положено шпиону, говорил спокойным, будничным тоном, пряча за ним страх, какого не испытывал еще ни разу в жизни. Сделав глубокий, ровный вдох, я произнес:

— Если в янтаре сохранился ваш разум, что помешало бы вам приберечь и оружие губителя рассудка?

Лишь самый кратчайший миг Электрика колебалась, а затем ее веки распахнулись настежь, и тысячи невидимых жал пронзили мой мозг, как будто в нем взорвалась бомба, заключенная в мешок с иголками.

Но я выжил. Та же решимость, что помогла мне встать со свинцовым шариком в животе, уложить капитана Хартуэлла и проскакать пять миль до Уимбур-Минстера, не подвела и на этот раз. Я превозмог боль, повернулся и взял на прицел янтарную сферу.

— Нет!

Эта мольба сорвалась с уст сэра Чарлза; но вопль прекратился, когда громыхнул выстрел. Свинцовый кругляш диаметром полдюйма вдребезги разнес янтарную сферу. И тотчас раздался новый крик, но это уже была леди Моника, в чьей голове погиб чужой разум. Я зашатался и привалился спиной к стене — то, что учинила в моем мозгу Электрика, не прошло для меня даром. А сэр Чарлз схватил масляную лампу и запустил ею в скамью. Взвилось пламя вперемешку с зубчатыми дугами электричества.

— Да будь же ты проклят, убийца! — возопил он, пятясь к двери.

— Она не была человеком! — крикнул я в ответ.

— Ты не получишь ее секретов для своей войны! Ни единого!

И с этими словами он выбежал, а я подскочил к леди Монике. Пока я срывал с нее провода, ворона неистово махала крыльями на конце шелкового поводка. Служившая ей насестом вешалка для шляп стояла у самого окна, а посреди комнаты уже царил сущий ад. Все, что я мог сделать для птицы, это оставить дверь нараспашку, когда выволакивал в коридор Монику. Если шнурок перегорит раньше, чем пламя доберется до оперения, то ворона, быть может, и сумеет улететь.

Очутившись в коридоре, я обнаружил, что огонь уже охватил и другие комнаты второго этажа. Внизу загрохотали выстрелы. Я приблизился к лестнице и увидел простертых возле входной двери двух солдат. Сэр Чарлз воспользовался своей коллекцией мушкетов и пистолетов. Перевернув стол, он стрелял в каждого, кто пытался войти.

И хотя страх близкой смерти побуждает к лихорадочной спешке, хладнокровие сослужило мне недурную службу в Испании и Португалии. Я положил леди Монику на пол, вынул из-за пояса «тауэр», а из кармана сюртука — бумажный патрон. Заряды к пистолету я всегда заготавливаю сам, желая, чтобы каждый мой выстрел был абсолютно верным. Прежде чем сыпать порох на полку, я проверил запальное отверстие.

Когда я доставал из кармана шило и прочищал отверстие, в ближайшей комнате что-то взорвалось. Я насыпал пороху на полку и закрыл ее. Пока оставшийся в бумажной гильзе порох я пересыпал в ствол, из дверного проема потек растопленный воск. Цель моя находилась внизу, поэтому пришлось вслед за пулей загонять комок бумаги и хорошенько прибивать его шомполом. Стрелять круто вниз — дело вовсе не простое, но я повоевал в горах, а потому знал, как нужно действовать. Я решил стрелять сэру Чарлзу в голову, поскольку это упрощает вычисление дистанции выстрела. Она получилась преизрядной даже для моего ухоженного «тауэра», но тут уж ничего не поделаешь. Для устойчивости положив пистолет на предплечье левой руки, я плавно нажал спусковой крючок.

Когда рассеялся дым, я увидел сэра Чарлза, лежащего пластом на своей коллекции орудий убийства.

Весьма смутно запомнилось, как я спустился по лестнице, одной рукой держа леди Монику, а другую прижимая к ране и надеясь, что по красному мундиру солдаты отличат меня от хозяина поместья и не расстреляют в дверях. Снаружи на помощь к нам пришел не кто иной, как сержант Нокс, бывший моим секундантом на злополучной дуэли.

Моника очнулась, когда мы лежали на лужайке, а перед нами превращался в геенну огненную Баллард-Хауз.

— А ну-ка, скажи, как меня зовут, — спросил я, когда утихла боль в животе.

— Майкл? Майкл! Лейтенант Флетчер.

На этот раз мне отвечала Моника. Я заключил ее в объятия. Слава Всевышнему, Электрика более не затмевала ее разум, отступив куда-то на его задворки и оказавшись там в заточении.

— Где я была? — вопросила Моника плачущим голосом. — Боже… Меня окружали громадные ящерицы, двуногие, с когтями, как серпы у наших крестьян. Мы убивали других ящериц и пожирали их заживо…

Слова сменились рыданиями, а меня вдруг пробрал озноб. Янтарный шар разлетелся на осколки, а вместе с ним и память Электрики. Видимо, продолжительное воздействие налагало глубокий отпечаток на разум носителя. Когда я читал дневники сэра Чарлза, мне даже самые дикие фантазии не рисовали Электрику в образе исполинского разумного ящера.

— Все это сны, и не более, — утешающе проговорил я.

— Нет-нет! Я помню вкус крови! И… боже… мне это нравилось!

Она бы сказала и больше, но тут меня подозвал сержант Нокс, стоявший недалеко от дома.

— Сэр, кто-то остался там, на втором этаже. Только что пробил окно. Я послал Сайкса за лестницей.

То было окно «вороньей комнаты». В нижней его части сквозь дыру в стекле валил дым. У меня на глазах вылетело несколько осколков, затем из отверстия выпорхнула ворона и уселась на подоконник. Схватила клювом свой шнурок и давай перетирать его об оставшееся в раме стекло.

Сэра Чарлза обвели вокруг пальца. Электрика умолчала о том, что хранящаяся в янтарном шаре память, будучи наложена на чужой разум, постепенно впечатывается в него. Моника осталась собой, поскольку воздействию подвергалась не более двух месяцев, и все же какие-то воспоминания Электрики у нее явно сохранились. А ворона пробыла носителем два года! Эта птица стала Электрикой, существом, для которого мы, люди, не более чем закуска, способная вести застольную беседу. И какие же, спрашивается, планы строила она в отношении нас?

— Капрал Нокс, дайте-ка ваш мушкет, — потребовал я, протягивая руку.

«Браун-бесс», знаменитое изделие оружейников Тауэра, не славится таким точным боем, как новое ружье Бейкера, но зато его проще заряжать. Да и расстояние невелико; мне не составит труда попасть в ворону, благо ее удерживает на месте шелковая привязь.

— Сэр! Зачем же убивать несчастную птицу? — опешил капрал.

— Это не птица.

Я нажал спусковой крючок, кремень высек искры. Но выстрела не последовало, лишь с полки сорвался дымок. Тогда, не глядя, я достал шило, прочистил запальное отверстие, а затем разорвал зубами бумажную гильзу и насыпал пороха на полку. Едва я прицелился, как лопнул шелковый шнурок, и ворона взлетела. Грянул выстрел, но темная птица в сумеречном небе — не самая легкая мишень.

— Капрал, впредь получше заботьтесь о своем оружии, — вернул я мушкет солдату. — Вам предстоит воевать в Испании, а Испания — это такое место, где, нажимая на спуск, надо твердо знать, что осечки не будет.

Я посетил конюшню и вернулся с фонарем, но не нашел подле дома даже черного пера. Зато под окном валялась оловянная кружка объемом в осьмушку пинты. Такими на кораблях отмеряют порции рома,