карьеру, но и значительное повышение оклада.
Но Борис боялся ответственности и необходимости самостоятельно принимать решения, он привык работать только под чьим-то руководством, когда все решения принимал вышестоящий руководитель. Тот сердился и был разочарован, но Борис так и не решился занять более высокую и престижную должность, и так и остался младшим научным сотрудником с небольшим окладом.
Среди незамужних сотрудниц Борис считался «завидным женихом», все знали, что он живет вдвоем с матерью в очень большой и хорошей квартире, мать занимает высокий пост, и материально они очень хорошо обеспечены. Он считался деликатным и хорошо воспитанным молодым человеком. Кроме того, Борису все прочили большое будущее, несмотря на его нерешительность, он уже увлеченно работал над докторской диссертацией, и многие институтские дамы пытались его очаровать, но безуспешно.
Чем активнее вела себя очередная претендентка на роль его супруги, тем больше он смущался, терялся и старался избегать её. В конце концов все решили, что у него что-то не в порядке в сексуальном плане, скорее всего, он импотент, и незамужние коллеги оставили его в покое.
Вика его не домогалась, она тоже смущалась и краснела, и её он перестал опасаться. Через полгода в их отношениях произошли некоторые положительные сдвиги. Однажды они оказались рядом в очереди в институтской столовой, а потом вместе сели за единственный свободный столик, а во время обеда немного разговорились. Вика рассказала кое-что о себе, он — о себе.
После этого Борис занимал очередь в столовой и для Вики и обычно они сидели за одним столиком. А ещё спустя пару месяцев они уже ходили на обед вместе.
Однажды у них на работе был небольшой фуршет по случаю защиты диссертации одного из сотрудников, все задержались после работы, а потом Вика пожаловалась, что уже поздно, и она боится ехать одна. Борис вызвался её проводить. В транспорте и на улице они просто шли рядом, Борис не брал Вику под руку и не предлагал ей опереться на свою руку, но в остальном был галантен — пропускал вперед в дверях, открывал перед ней двери, купил жетон в метро. Когда они подошли к дому Вики, у подъезда её ждала мать, которая подозрительно посмотрела на Бориса, а потом пригласила его в квартиру и устроила настоящий допрос. Она сказала, что Вике всего 17 лет, а Борис намного старше, и с его стороны непорядочно «совращать» юную невинную девушку и так далее в том же духе.
Вика молча страдала, ей было стыдно за бестактность матери, но, к её удивлению, Борис, выслушав все упреки, сказал, что Вика ему давно нравится, и он намерен на ней жениться.
Удивилась даже мать Вики. Она расспросила Бориса с пристрастием, кто он, какую должность занимает, какую зарплату получает, какие у него жилищные условия, и удовлетворившись его ответами, дала свое «родительское благословение» — именно так она выразилась. Ее последней бестактностью была фраза: «Но до свадьбы, молодой человек, никаких постельных отношений!», — чем вогнала в краску и новоявленного жениха и его невесту.
«Наказ» Викиной матери они выполнили, никакой активности Борис не проявлял, они даже не целовались «по-настоящему», лишь на прощание, когда он её провожал, Борис целомудренно целовал невесту в щечку.
Через три месяца они поженились и стали жить у Бориса. Со слов Вики, совместная жизнь со свекровью была сущим кошмаром. Мать Бориса — женщина властная, высокомерная, с первых же дней дала понять невестке, что она её сыну «не пара» — он талантливый ученый, кандидат наук, его мать тоже, отец — профессор (он давно ушел из семьи, женившись на женщине вдвое моложе его), а Вика — лаборантка и «плебейка».
Свекровь помыкала Викой, сделала из неё чуть ли не домработницу, придиралась ко всему — и готовить та не умеет, и неряха, и тарелку за собой не помыла, и белье плохо погладила, и хлеб в доме все время черствый, и покупает Вика не те продукты, какие следует и тому подобное. Она зудела целыми днями, и Вика после работы не хотела идти домой. Но поскольку работали они с Борисом по-прежнему в одной лаборатории, то и с работы возвращались вместе.
Точно так же мать разговаривала и с Борисом. За малейший проступок она строго отчитывала его, а он стоял перед ней, как школьник и лепетал: «Хорошо, мама, ты права, я так и сделаю».
Но от мужа Вика поначалу скрывала, как ей у них тяжело, тайком плакала, а однажды рассказала обо всем матери. Та страшно возмутилась, сказав, что Борис и его мать должны быть благодарны Вике, юной и порядочной девушке, которая согласилась выйти замуж за «старого холостяка», который не сумел жениться в таком возрасте. Не поставив в известность Вику, она отправилась к её свекрови, и обе дамы «крупно поговорили». В результате, когда Вика с супругом вернулись с работы, свекровь указала им на дверь, заявив, что не желает видеть в своем доме ни эту «маленькую негодяйку», ни своего сына, который «под каблуком» у этой «мерзкой интриганки».
Молодым пришлось уйти к матери Вики. Но там они попали «из огня да в полымя». Теперь уже теща учила зятя, как он должен себя вести и сколько зарабатывать, чтобы нормально обеспечивать семью (ей было уже известно об отказе Бориса от престижной должности с высоким окладом). Слова «тряпка» и «размазня» — были постоянны в её лексиконе, даже при зяте.
Промучившись пару месяцев, молодые в конце концов сняли квартиру и наконец зажили спокойно, без упреков и руководящих указаний своих деспотичных мам.
Все это время половой жизнью они не жили, и Вика оставалась девственницей. Вика ужасно боялась дефлорации (где-то она слышала, что это «ужасная боль»), а Борис тоже не предпринимал никаких попыток лишить её девственности. В постели он целовал и гладил жену, шептал ей ласковые слова, ей это очень нравилось, и обоих такая семейная жизнь вполне устраивала. Избавившись от опеки матерей, оба жили спокойно. Они были даже рады, что в квартире, которую они снимали, не было телефона — ни одна из мам не могла им позвонить и испортить настроение. А сами они не звонили, наслаждаясь, как дети, обретенной свободой.
Эрекция у Бориса иногда бывала, но была слабой. Оба спали в пижамах, так что об эрекции мужа у Вики очень смутное представление. Но иногда, во время ласк, случайно коснувшись бедром его пениса, даже через одежду, Вика отскакивала от мужа и больше не разрешала себя ласкать.
Она рассказывает, что ужасно боялась «всего низменного», связанного с сексом. Сама не может объяснить причину своих страхов.
Помнит, с каким отвращением её мать говорила о бывшем муже (они давно разведены), что он вел себя с нею, как «пьяный скот», удовлетворяя свою «похоть». Половой акт мать Вики иначе, чем «собачьей случкой» не называла. Соответственно, и Вика примерно так же относилась к плотской любви, тем более, что информацию ей почерпнуть было негде.
Мужа Вика очень любила, но ей вполне хватало его поцелуев и объятий, а от одного ощущения полового члена через одежду её бросало в дрожь.
Но однажды на дне рождения Вики они оба выпили шампанского и очень развеселились. И Борису наконец удалось лишить жену девственности и самому стать мужчиной. От выпитого Вика стала более раскованной и дефлорацию перенесла вполне спокойно.
Но в трезвом состоянии эрекция у Бориса была слабой, он никак не мог ввести половой член во влагалище, а Вика не знала ни как ему помочь и куда направить пенис мужа, ни как стимулировать его эрогенные зоны, чтобы достичь эрекции. После той ночи, когда они оба потеряли девственность, у них не было ни одного полноценного полового акта. Впоследствии Борис вообще отказался от своих попыток и половой жизнью они не жили.
Со временем оба стали испытывать чувство вины за ссору с мамами и помирились с обеими, но продолжили жить отдельно.
Спустя три года мать Вики забеспокоилась, почему дочь не беременеет, и Вике пришлось ей во всем признаться. Та посоветовала Вике обратиться к врачу, что она и сделала. Но Борис на консультацию так и не пришел.
Не испытывая истинного сексуального влечения к партнерше, не умея программировать, а по ходу общения — корректировать свое поведение, — юноша (мужчина) может решиться на половую близость, заведомо обреченную на неудачу.
Попытки сразу приступить к сексуальным отношениям, минуя платоническое общение и эротический контакт, что так необходимо девушкам и женщинам и без чего ни одна уважающая себя девушка (женщина) не согласится на интимную близость с юношей (мужчиной), — чаще всего принимают утрированный и даже