Дорогой Митчелл!

С тех пор как у нас с отцом появилась квартирка в Веро-Бич, мы превратились в «перелетных птиц», но только в этом году на самом деле заслужили такое прозвище. Во вторник мы долетели на «херби» от Детройта до самого Форт-Майерса. Это оказалось так чудно: летишь на собственном личном самолете, и на всю дорогу уходит всего шесть часов. (Помню, когда-то на машине мы доезжали за двадцать четыре!) Мне понравилось смотреть, как далеко-далеко внизу проплывает земля. Летишь не так высоко, как в настоящем авиалайнере, поэтому можно как следует разглядеть местность, все эти петляющие реки и, конечно, фермерские угодья — совсем как бабушкино старое стеганое покрывало. Правда, не могу сказать, чтобы полет особенно располагал к беседе. За шумом мотора почти ничего не слышно, а отец большую часть времени сидел в наушниках, чтобы слушать «эфир», так что мне не с кем было поговорить, не считая Керби, который сидел у меня на коленях. (Только что заметила, что «херби» и «Керби» звучат в рифму.)

Отец по пути показывал мне разные места. Мы летели прямо над Атлантой, над какими-то большими болотами, от этого я немного забеспокоилась. Если бы пришлось там приземлиться, на целые мили вокруг были бы одни только змеи и аллигаторы.

Как можно из всего этого заключить, твою маму нельзя назвать образцовым «вторым пилотом». Дин все время говорил мне: перестань волноваться, у нас все «под контролем». Но по дороге нас так трясло, я даже книжку почитать не могла. Все, что мне оставалось, — это смотреть в окошко, а через некоторое время даже старые добрые Штаты перестали казаться такими уж интересными. Но, по крайней мере, мы добрались до места целые и невредимые, так что теперь мы в Веро. Погода тут, как обычно, слишком жаркая. На Рождество приедет из Майами Уинстон (в канун Рождества у него, как он говорит, какая-то звукозапись, поэтому раньше не сможет). Ник и Салли прилетают с маленьким Ником завтра вечером. Мы с Дином собираемся встретить их в аэропорту Ф.-Лодердейл и отвезти в очень милое местечко, которое мы нашли в Форт-Пирсе, совсем рядом с А1А, на воде.

Странное, наверно, будет ощущение в этом году: Рождество, а нашего «малыша» с нами нет. Мы с отцом страшно рады, что у вас с Ларри появилась эта возможность «посмотреть мир». Ты заслужил — столько работал в университете. Думаю о тебе каждый день, пытаюсь представить, где ты сейчас, что делаешь. Ведь обычно я знаю, где ты живешь, где спишь. Даже в университете мы обычно знали, как выглядит твое жилье, так что мне нетрудно было представить себе мысленно, как ты там. А теперь я большую часть времени не знаю, где ты, так что спасибо за все твои открытки. Мы получили открытку из Венеции, со стрелкой, которая указывает на «нашу гостиницу». Саму гостиницу я толком не смогла рассмотреть, но рада, что там «дешево и сердито», как ты говоришь в записке. Венеция кажется каким-то волшебным местом, идеальной средой для молодого «литератора», который ищет вдохновение.

У Керби на заду пятачок, с которого почти слезла вся шерсть. Он его лижет, сил никаких нет. Когда он сворачивается бубликом, чтобы добраться до места, где чешется, я всегда хохочу. (Вот бы мне самой так научиться, когда у меня чешется спина!) Если сегодня-завтра не станет лучше, придется мне отвезти Керби к ветеринару.

Пишу это письмо, сидя во дворике, под зонтом, стараюсь прятаться от солнца. Даже зимой здешнее солнце сушит мне кожу, сколько бы ни мазалась увлажняющим кремом. В данный момент «старина отец» сидит в гостиной, спорит с каким-то политиком, выступающим по ТВ (избавлю тебя от соленых словечек, но суть можно выразить так: «Не …ди!»). Не понимаю, как человек может смотреть столько новостей в один день. Дин сказал мне сказать тебе, когда будешь в Греции, непременно скажи «всем этим ихним социалистам: благодарите Бога за Рональда Рейгана».

Кстати о Боге, тебе пришел пакет от «Отцов павлистов» на мичиганский адрес до того, как мы уехали с озера. Знаю, ты собираешься подавать в школу богословия, и это, наверное, как-то с этим связано, но я все равно немножко задумалась. Твое последнее письмо — не открытка из Венеции, а то, на голубой бумаге, сложенной как письмо (их еще, кажется, аэрограммами называют?), — было на тебя не похоже. Что ты имеешь в виду, когда пишешь: «Царство Божье» — это не место, а состояние души, и тебе кажется, что ты увидел его «проблески»? Ты же знаешь, я много лет пыталась найти церковь, куда можно было бы вас, мальчиков, водить, но, как мне ни хотелось, я так толком и не смогла ни во что поверить. Так что твой интерес к религии мне скорее понятен. Но вот этот «мистицизм», про который ты говоришь в письмах, эта «темная ночь души», — это может показаться какой-то «заумью», как сказал бы твой брат Уинстон. Ты уже четыре месяца как уехал, Митчелл. Мы столько времени тебя не видели, и нам трудно как следует представить себе, как у тебя идут дела. Хорошо, что вы путешествуете вместе с Ларри, ведь если бы ты путешествовал совсем один, я бы, наверное, еще больше волновалась. Мы с отцом по-прежнему не очень рады тому, что ты едешь в Индию, но ты теперь взрослый и можешь делать что хочешь. Но мы очень переживаем, что с тобой никак нельзя связаться, а ты не можешь связаться с нами в экстренной ситуации.

О’кей, хватит на этот раз советов от мамочки. Как мы по тебе ни скучаем, а мы особенно будем скучать по тебе на Рождество, все же мы с отцом довольны, что ты смог устроить себе это настоящее приключение. С того самого дня, когда ты родился, Митчелл, ты был и остаешься для нас самым дорогим подарком, и хотя в Бога я скорее не верю, но каждый божий день благодарю «кого-то там, наверху» за то, что дал нам такого сына — такого замечательного, любящего и талантливого, как ты. Еще с тех пор, когда ты был маленький, я всегда знала, что ты вырастешь и добьешься чего-нибудь. Как бабушка тебе всегда говорила: «Выше бери, мальчик, выше бери».

Нашла в антикварном магазине в Веро очень милый письменный столик, хочу поставить здесь в комнате для гостей, чтобы всегда поджидал тебя, когда приедешь в гости. У тебя в поездке столько всяких впечатлений, что ты, может быть, захочешь…