Мадлен прошла за двумя другими остепенившимися в бар, где, по крайней мере, подавали дешевую выпивку. Около трех часов двое парней вернулись, оба с одной и той же историей. Им удалось выиграть несколько сотен долларов, но тут дилер сменил колоду, спутал их подсчеты, и они все проиграли. Леонард появился спустя некоторое время, с таким же мрачным видом, а потом улыбнулся и вытащил из кармана полторы тысячи долларов.

Он заявил, что мог выиграть и больше, если бы дилер не заподозрил неладное. Он подозвал распорядителя, тот, понаблюдав за тем, как Леонард выиграл еще несколько раз, предложил ему выйти из игры, пока счет в его пользу. Леонард понял намек, однако заканчивать вечер на этом не собирался. На парковке ему пришла в голову новая мысль.

— В Пилгрим-Лейк ехать уже поздно. Мы же совсем никакие. Да ладно вам, у нас же все выходные впереди!

Не успела Мадлен опомниться, как они уже сняли номера в бостонской гостинице. Леонард заплатил из своего выигрыша за номер для каждой пары. На следующий день после обеда они снова собрались вместе в гостиничном баре, и гулянка возобновилась. Ужинать поехали в Бэк-Бэй, потом отправились слоняться по барам. Леонард все вытаскивал банкноты из быстро тающей пачки, раздавая чаевые, расплачиваясь за еду и выпивку.

Когда Мадлен спросила, понимает ли он, что делает, Леонард сказал:

— Эти деньги надо прогулять. Когда мы еще в жизни так сможем? Я считаю, надо оторваться.

Выходные обещали стать легендарными. Парни то и дело скандировали: «Леонард! Леонард!» — и хлопали друг друга по рукам. В гостинице были джакузи, мини-бары, круглосуточное обслуживание номеров, огромные кровати. К воскресному утру все девушки жаловались, что им больно ходить.

Мадлен к тому времени тоже ходила с трудом. В первую их ночь в гостинице Леонард вышел из ванной голый, ухмыляющийся.

— Посмотри-ка на эту штуковину, — сказал он, уставившись вниз. — Пальто вешать можно.

Вешать и впрямь можно было. Если им и требовался надежный признак того, что Леонарду лучше, то более очевидный трудно себе представить. Леонард снова вернулся в игру.

— Стараюсь наверстать упущенное, — сказал он после того, как они закончили заниматься сексом по третьему разу.

Какие бы приятные ощущения это ни вызывало, как бы замечательно ни было такое обхаживание после многомесячного воздержания, Мадлен заметила, что на часах уже 10:08 утра. За окном день был в разгаре. Она поцеловала Леонарда, умоляя его дать ей поспать, ну пожалуйста.

Он дал, но как только она проснулась, захотел ее снова. Он то и дело говорил ей о том, как прекрасно ее тело. Ему хотелось еще и еще, он никак не мог успокоиться, ни в те выходные, ни в последовавшие недели. Мадлен всегда считала, что с сексом у них с Леонардом все замечательно, однако, к ее удивлению, стало еще лучше, глубже, сильнее в физическом и душевном смысле. И шума стало больше. Теперь они говорили друг другу разные вещи. Они не закрывали глаза и не выключали свет. Леонард спрашивал Мадлен, чего ей хочется, и она впервые в жизни не стеснялась отвечать.

Как-то ночью дома Леонард спросил:

— Какая твоя самая потайная сексуальная фантазия?

— Не знаю.

— Да ладно тебе. Расскажи.

— У меня их нет.

— Хочешь про мою узнать?

— Нет.

— Тогда рассказывай про свою.

Желая его унять, Мадлен на секунду задумалась.

— Может показаться странно, но, наверное, мне хотелось бы, чтобы меня побаловали.

— Побаловали?

— Ну да, чтобы дали как следует понежиться, типа как в парикмахерской, голову помыли, сделали массаж лица, педикюр, массаж тела, а потом, ну, в общем, мало-помалу…

— Мне бы никогда и в голову не пришло, что бывают такие фантазии, — сказал Леонард.

— Я же сказала, глупо.

— Слушай, это же фантазия. При чем тут глупо?

И не меньше часа Леонард удовлетворял ее эротические фантазии. Под протесты Мадлен он перетащил кресло из гостиной в спальню. Набрал в ванну воды. Под кухонной раковиной нашел две дешевенькие свечи, принес в ванную и зажег. Завязав сзади волосы и закатав рукава, он подошел к ней с таким видом, будто готов ее обслужить. Голосом, как у заправского парикмахера (так ему представлялось), он объявил:

— Мисс, ваша ванна готова.

Мадлен хотелось засмеяться. Но Леонард оставался серьезен. Он провел ее в освещенную свечами ванную. С профессиональной вежливостью отвернулся, подождал, пока она разденется и заберется в теплую ароматизированную воду. Леонард опустился на колени и стал из чашки поливать ей волосы. К тому времени Мадлен начала подыгрывать. Она представила себе, будто руки Леонарда принадлежат какому- нибудь незнакомому красавцу. Дважды — и только — его руки отклонились от курса и коснулись сбоку ее грудей, словно определяя границы. Мадлен подумала, что Леонард мог бы пойти и дальше. Она подумала, что он мог бы под конец оказаться в ванне, но он исчез и вернулся с махровым халатом. Завернув в халат, он подвел ее к креслу, поднял ей ноги повыше, прикрыл теплым полотенцем лицо и, как ей показалось, весь следующий час (хотя на самом деле, вероятно, минут двадцать) делал ей массаж. Он начал с плеч, перешел к ступням и голеням, поднялся выше по бедрам, остановившись чуть не доходя до этого самого, и взялся за руки. В конце он, распахнув ее халат, нажимая сильнее, словно вступая во владение, стал втирать увлажняющий крем в ее живот и грудь.

Полотенце по-прежнему закрывало ей глаза, когда Леонард поднял ее и перенес на постель. К тому моменту Мадлен чувствовала себя абсолютно чистой, абсолютно желанной. Запах крема напоминал абрикосы. Когда Леонард, теперь уже и сам раздетый, развязал пояс ее халата и распахнул его, когда он медленно вдвинулся в нее, это был он и не он. Это был незнакомец, овладевавший ею, и одновременно ее парень, привычный, знакомый как свои пять пальцев.

Она боялась спрашивать Леонарда, какая его потайная фантазия. Но спустя день-другой, желая отплатить ему тем же, все-таки спросила. В фантазии Леонарда все было наоборот. Ему хотелось спящую девушку, спящую красавицу. Ему хотелось, чтобы она притворялась спящей, пока он проскальзывает к ней в комнату и забирается в постель. Ему хотелось, чтобы она была вялой, теплой спросонья, пока он ее раздевает, чтобы она не пришла в сознание полностью даже тогда, когда он очутится внутри, а к этому моменту он будет до того возбужден, что пускай делает что угодно, ему все равно.

— Ну, это просто, — сказала она.

— Тебе повезло. Могла бы оказаться какая-нибудь штука в духе раба с хозяином.

— Вот как.

— Или с использованием клизмы.

— Хватит!

Атмосфера эксперимента, которая воцарилась в их спальне, возымела сильное действие на Мадлен. Под этим влиянием вскоре она как-то вечером призналась Леонарду, когда он захотел повторить «парикмахерский сюжет», что в действительности ее потайная фантазия другая. О своей самой-самой потайной фантазии она никому не рассказывала, даже с собой не была откровенна до конца. А фантазия вот какая: всякий раз, занимаясь мастурбацией (что само по себе было чем-то таким, в чем трудно сознаться), она представляла себя маленькой девочкой, которую шлепают. Почему, она не понимала. Никаких воспоминаний детства о том, что ее шлепали, у нее не сохранилось. Ее родители не возлагали особых надежд на этот метод воспитания. Да и фантазией, по сути, это не было — то есть она не хотела, чтобы Леонард ее шлепал. Но если она представляла себя маленькой девочкой, которую шлепают, это — по какой-то причине — всегда помогало ей достичь оргазма, когда она прикасалась к себе.

Что ж, вот оно — самое стыдное, о чем она могла бы рассказать другому. Странная особенность, которая расстраивала ее, если много об этом думать, — так что она и не думала. Это было ей неподвластно